Сабир Азери - Первый толчок

— В Москву они писали, прямо в Москву, чтобы вернее. Оттуда в район жалобу спустили, а потом уже сюда, к нам.„

«Эх, — подумал Осман. — Надо бы насчет колонки тоже так… Сразу бы забегали!..» Он посмотрел на сидевшего неподалеку Гасана и понял, что он думает о том же.

Но вот суд начался. Ахмед Сарыев обвинял своего брата Гумбата в обмане и нанесении материального ущерба, а тот, в свою очередь, брата — в клевете. Ахмед писал в своем заявлении, что на свадьбу Гумбата он дал такого барана, на котором даже сам Кероглы, окажись он верхом, не доставал бы ногами до земли; на свою же собственную свадьбу получил от брата молочного барашка ™,

Гумбат крикнул из зала:

— Врет он, я тоже настоящего барана дал! Ахмед вскочил со своего места.

— Люди! Вы же знаете, я всю жизнь кладовщиком работаю, правда или нет?

— Правда! — закричали из зала. — Все знают, у меня весы во дворе старые, списанные. Я все взвешиваю. Покупаю или продаю — все на весы!

— Он даже гостей взвешивает! — закричал Гумбат. — Придешь к нему, ведет на весы, уходишь — опять на весы!

— Правильно, — подтвердил Ахмед. — А то есть такие, которые жалуются на плохой прием. Против цифр не поспоришь. Так мог я своего барана, которого Гумбату дал, не взвесить? Ровно шестьдесят один килограмм семьсот граммов. Значит, чистого веса тридцать кило восемьсот пятьдесят граммов… А барашек Гумбата.„

— Не барашек, а баран! — крикнул Гумбат.

— Его я, конечно, тоже взвесил. Тридцать пять килограммов сто пятьдесят граммов. Значит, чистого веса — восемнадцать, самое большее. Тринадцать килограммов разницы. Мясо теперь на рынке — шесть рублей. Что я, сумасшедший? Ни за что, ни про что семьдесят восемь рублей терять?

— А деньги, которые я дал на твоей свадьбе?

— Не беспокойся, все записано. Десять рублей дал.

— Врешь! Пятнадцать! :

В зале смеялись: представление, и правда, оказалось поинтереснее, чем фильм о давно прошедших войнах. Притихли лишь тогда, когда встал Гафароглы. Все ждали, что он скажет. А он только и мог выговорить:

— Дети мои, дети мои… Ваш отец был моим; другом, я давал вам имена… Вы же — братья!

Больше Гафароглы ничего не успел произнести: медленно стал оседать, бессильно клонясь набок. Ему успели подставить стул, налили из графина воды в стакан, Ахмед, не замечая суматохи вокруг старика, продолжал кричать:

— Братья, а карманы у нас разные! Твой сын Алекпер как сыр в масле катается, а много он помогает брату? Стыдно сказать, родной брат с тремя детьми в Баку комнатенку снимает!

Алекпер стукнул кулаком по столу.

— Это тебя не касается!

— Ах, не касается! — совсем взвился Ахмед. — Тогда нечего и нас учить!

Гафароглы, преодолев слабость, вновь поднялся, как ни пытались его удержать сидевшие рядом с ним.

— Ваш отец помнил: есть земля, есть человек на ней — сын человека в этом мире. Если у одного был хлеб, он знал: хлеб есть у всех…

— Сказки рассказываешь! — крикнули из зала. — Никогда такого не было!

— Вы фильм только что видели, — пытался продолжать старик.

— В фильме все можно показать!

— Эй, Гафароглы, если ты такой добрый, дай пятерку опохмелиться!

— Цыц, щенки! — прикрикнул кто–то из старших.

Гафароглы сел, закрыл лицо ладонями, словно бы отказываясь смотреть на этот мир.

Алыш все свое свободное время проводил у родника.

Мальчишка старался вовсю. Однажды утром, подойдя к роднику, он увидел возле него большую груду камней, сброшенных самосвалом, обрадовался и обругал себя за то, что не сообразил раньше; с полей вокруг Гарагоюнлу постоянно собирали и вывозили камни, всегда можно было договориться с водителем. Работа пошла куда веселее; Алыш не раз мысленно благодарил незнакомого шофера, разгрузившего самосвал возле родника.

Если бы он знал, что это сделал Солтан — не поверил бы. Впрочем, и сам Солтан не поверил бы, скажи ему месяц назад, что он станет помогать сыну Османа. Тем не менее это было так.

На прошлой неделе, вернувшись из рейса затемно, он услышал во дворе непривычные уху звуки: кто–то жалобно и тоненько повизгивал. Под ноги ему выкатились три пушистых комочка, неподалеку раздалось негромкое предупреждающее рычание собаки, и Солтан все понял.

Сирота, успокаивая рычащую подругу, лизнул ее в морду и пополз на брюхе к Солтану, словно прося прощения за то, что привел за собой семью. Потрепав пса по голове, Солтан подхватил одного из щенков, прижал к лицу, вдыхая его молочный, детский запах, и тотчас двое других принялись царапать голенища его- сапог, тоже просясь на руки. Пришлось Солтану опуститься на корточки, чтобы уделить внимание всем сразу. Отталкивая друг друга, они принялись облизывать его руки, сосать пальцы.