Кэтрин Энн Портер Array - Библиотека литературы США

Деннис слушал, как Розалин болтает на кухне и ей отзывается мужской голос. Он сидел, забыв на коленях руки, и думал в сотый уж раз, что вот иногда слушать Розалин для него одно удовольствие, а то, бывает, с утра до вечера только и хочется, чтоб помолчала немного. С годами человек выдыхается, и что толку вечно одно перемалывать без конца. Даже от мыслей вечно одних и то тоска берет. А вот Розалин — ей бы все болтать. Не с ним, так с первым, кто подвернется, а не подвернется никто — она с кошками, она сама с собой будет болтать. Окажется рядом Деннис, она только голос повысит и продолжает свое, и ей ничего не стоит вдруг заорать: «А ну вон отсюда, сколько раз говорено — сюда нельзя!» — и кошки прыскают со стола с виноватыми мордами. «Так и удар схлопотать недолго», — Деннис, бывало, ворчит. А Розалин: «Миленький, да это же я не тебе» — и все как рукой снимает. А если он сразу не уйдет, тут же она заведет еще историю. Но сегодня она только шикала на него, слова доброго не сказала, и Деннис в изгнании чувствовал, что он для нее сейчас распоследний человек. В десятый раз он пересек залу, подошел к двери и приложил ухо к замочной скважине.

Розалин говорила:

— Может, живой кот так лапки передние и не постановит, но на картине это ничего. Я говорю Кевину: «В жизни тебе этого кота не нарисовать похоже», а он взял да нарисовал, развел малярные краски в блюдечке и кисточку выбрал поменьше, чтоб черточки были тоненькие. Я хотела, чтоб он был изображен на столе, оттого лапки так и вышли — на самом-то деле он на столе не сидел, я все время его на руках держала. А мышей ловил! Чудо! Настоящий охотник, с утра до вечера их таскал…

Деннис сидел на диване в зале и думал: «Ну вот. Пошло-поехало».

Интересно, с кем это она, голос незнакомый, но громкий, нахрапистый, может, он там что всучить ей собрался.

— Красивая картина, миссис О’Тул. И кто, вы сказали, ее нарисовал?

— Кевин его звали, молодой человек, был мне как брат, ушел от нас счастья искать, — отвечала Розалин. — Маляр по профессии.

— Кот и кот. Прямо вылитый кот! — раскатился голос.

— То-то, — сказала Розалин. — Билли — как живой. Вот Нэнси — она ему сестра родная, а Джимми, Энн и Мики — племяшки ему — и какое родственное сходство. И вот ведь удивительная вещь с нашим Билли приключилась, мистер Пендлтон. Иной раз он ужинать являлся, аж когда стемнеет, так увлекался охотой, и вот как-то вовсе не пришел, и на другой день, и на третий, а я все думаю-думаю про него, глаз не смыкаю. И вот в полночь на третью ночь уснула я, а тут Билли и входит ко мне в комнату, прыг на постель и говорит: «За северным полем стоит клен, у клена того кора содрана, где бурей ветку отломило, а рядом с тем кленом плоский камень лежит, там меня и ищи. Я попал в капкан, говорит, не на меня, говорит, его ставили, да я в него угодил. А теперь, говорит, ты обо мне не печалься, все, говорит, уже позади». И ушел он, и эдак через плечо на меня глянул, ну прямо человек, а я — Денниса будить и рассказала ему. И Деннис пошел за северное поле и принес его домой, и мы его похоронили в саду и поплакали над ним.

Голос у нее прервался и затих, Деннис даже испугался, как бы она слезу не пустила перед посторонним.

— Господи, миссис О’Тул, — громыхнул мужской голос. — Ну это ж надо! В жизни такого не слыхивал!

Деннис встал, не без скрипа, проковылял к восточному окну, и вовремя — толстяк с потасканной красной мордой как раз втискивался в ржавую развалюху с рекламой на дверце.

— Вечно одно, — засвидетельствовал Деннис, сунув голову в кухонную дверь. — Вечно надо преувеличить.

— А чего? — отвечала Розалин без малейшего смущения. — Он историю хотел послушать — я ему и рассказала. Я как-никак ирландка.

— Нагородить с три короба — это ты как-никак здоровá, — сказал Деннис.

Розалин уже начала заводиться.

— Вон отсюда, — закричала она, но кошка ни одна и усом не повела. — Мужчине на кухне не место! Сколько раз говорено?

— Ладно, подай-ка шляпу, — сказал Деннис, а шляпа висела поверх календаря на гвоздочке, под рукой, с тех самых пор там висела, как они перебрались на ферму. Через несколько минут он затребовал трубку, помещавшуюся на полке под лампой, где ей и положено. Потом ему спешно занадобились высокие сапоги, про которые он месяц не вспоминал. Наконец он сообразил, что ответить, и чуть приоткрыл дверь.

— Небось я последние десять лет преспокойно где хотел, там сидел, разве нет? — спросил он и глянул на свое кресло со свежеобитым сиденьем, бочком притулившееся к обеденному столу. — А нынче уж мне тут и не место?