Анатолий Лернер - Тремпиада

Но прежде Шай насыплет много перца, соли и польет мясо уксусом — да помогут они желудку принять эту жертву…

Дым разъедает глаза и заполняет собою дом.

— Как тихо тут у вас! — удивляется Шай, на мгновение, прерывая свой магический процесс.

— Мне нравится, — говорит он с сильным кавказским акцентом. — Я грешник и места тихие люблю.

Я смотрю на этого грешника с лицом разбойника, и мне он почему–то люб.

Может быть, его визит в мой дом потому и стал возможен, что встретились мы с ним не через парадный вход наших личностей.

В его руке оказывается маленькая бутылка с насыщенным солевым раствором, которым он сбрызгивает мясо.

Клубы дыма, сопровождаемые треском расколовшихся кристаллов соли, скрывают на какое–то время этого удивительного, странного, понятного и непредсказуемого человека.

А когда дым рассеивается, то я вижу себя в арабской деревне среди людей, сидящих в машине и терпеливо ждущих травы.

И пока один из них — Петя — ведет с кем–то переговоры по мобильнику, мы с Директором взираем на Шая.

— Смотри, как Петя хорошо сохранился! — кричит, слегка покашливая, Шай. И уже только для нас:

— Тринадцать лет за три ходки.

Петя слышит и оскаливает рот в улыбке. Золотая фикса вспыхивает дьявольским огнем. Петя поворачивается к нам спиной доходяги, продолжая односложно вести с кем–то переговоры: «НУ!».

— Тюрьма консервирует людей, — заключает Шай. — Внешне сохраняет, а изнутри разъедает совсем…

— Офигеть, — протяжно пропел мне на ухо Директор, — продюсер и русский писатель посреди арабской деревни в одиннадцать часов ночи в поисках отравы. Вы будете это описывать, Анатолий? Что скажешь, Шай?

— Мы у себя дома, — с сильным кавказским акцентом произносит Шай. — Это, Саша, моя территория.

— Вот он! — Петя захлопывает дверцу машины и обращается к Директору. — Езжай за тем пацаном.

Фары выхватывают из темноты сонную физиономию малолетки.

Деревня утонула во мраке. Редкое явление, когда в населенном пункте можно рассматривать звезды. Но не звезды рассматривать явились мы сюда. Нам сейчас важно, чтобы этот молодой араб не скрылся где–нибудь в сарае с нашими шекелями.

Фары пристально всматриваются в темноту, высвечивая перед нами фигуру подростка, прикрывающего глаза от слепящего света.

Подросток издали машет нам рукой с мобильником, и указывает направление движения.

Когда машина выехала на погребенный мраком пустырь, арапчонок снова возник в лучах фар.

— Са ахора, — произнес он, и Директор стал сдавать назад. — Од, од, од типа. Ацор! — Командовал подросток.

Машина оказалась у одиночного куста, в который ткнул рукой арапчонок, извлекая огромный веник, обернутый посредине газетой.

— Беседер? — спрашивает малолетка у Пети. А тот перенимает в свои руки конопляный веник, и свирепый оскал перетекает в некое подобие улыбки.

— Беседер, — отпускает малолетку Петя, сверкнув для острастки зубом. — Но смотри!.. Паам аба!

— Ийе беседер! — весело заверяет Петю арапчонок, нисколько не боящийся ни Пети, ни его угроз. — Ийе тов!

А веник уже гуляет по машине. Каждый оценивает количество и внешний вид товара.

Веник огромен. Не менее килограмма. Хранился, и это видно по перьям и помету, в курятнике.

— Я его маму жевал! — Восклицает Петя. — Такой херни еще не было ни разу.

— Да, — соглашается Директор, — шесть часов потратили, чтобы накуриться отравы. А еще назад выбираться.

— Едем ко мне, — говорит веско Петя, и мы едем к нему, нам всем необходим праздник.

Вот и арабская деревня уже за спиною, а наше приключение еще только начинается.

В предбаннике, отделяющем входную дверь от салона, работает телевизор. Но никого сейчас особо не интересуют российские новости.

Рывок за травой оказался таким резким, что даже перезнакомиться не успели. Просто, заскочив за травой в этот город, мы с Директором были вовлечены в жизнь Шая.

Несколько часов мы мотались по городу в надежде накуриться. И очень разборчивая судьба капризно подбирала участников этого события.

Судьбе угодно было, чтобы я сегодня покурил в кругу именно этих людей, собранных Шаем. И теперь, отвалившись от трех банок, я молча улегся на полу. Впервые за несколько дней меня отпустила боль.

— Спина не держит, — пояснил я Пете, и он сочувственно кивнул, подкидывая от себя несколько хороших конопляных головок в мой пакетик.

— Ухудшение после операции на позвоночник, — заученно, как приговор, произнес я и добавил, — Боржом пить поздно.