Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

А она моложе меня.

Ей еще нет тридцати.

То есть, ей столько же, сколько было мне, когда он изнасиловал меня в ванной.

А значит, он ее старше больше, чем на двадцать лет.

Может быть, что и на двадцать пять.

Вот только я совершенно не понимаю, зачем хранить эту белиберду в столе рядом с ножом.

Но я все равно читаю дальше, чувствуя, что уже пора выключать компьютер, но мне все равно хочется знать, чем это все закончится.

Стареющий мужчина с дискеты одевается и думает, что ему делать дальше, как жить и как отыскать эту женщину.

Он надевает рубашку, берет один галстук, смотрит, откладывает, берет другой, снова откладывает, останавливается на третьем.

Я фыркаю, это напоминает мне то, как муж утром собирается на работу.

У меня нет допуска к его галстукам, галстуки — дело святое.

Я стою в халате и жду, когда он повяжет галстук и пойдет завтракать.

Вот к чему у меня есть допуск, так это к завтракам.

К их приготовлению, и обязательно должен быть свежемолотый кофе.

Свежемолотый и сваренный в турке, это было первое, чему он меня научил, когда мы перестали бояться, что нас кто–то увидит вместе: варить кофе в турке, с добавлением кардамона и корицы. И очень сладкий.

А перед кофе может быть все, что угодно. Сосиски, оладьи, бутерброды с сыром или ветчиной. Ему все равно, главное, чтобы было кофе.

И пока он одевается, я готовлю завтрак.

А он выбирает и повязывает галстук.

Раздается звонок в дверь. Не в мою, там, у мужчины с дискеты, раздается звонок в дверь.

Он так и не выбрал галстук, и идет открывать, держа очередной кусок шелка в руке.

На площадке стоят два человека, один в форме, другой в штатском.

— Утром во дворе нашли убитую молодую женщину, — говорит тот, что в штатском.

— Ножом, — добавляет человек в форме.

— Нож с рукояткой из кости какого–то животного. Лезвие не очень длинное, сантиметров пятнадцать. Блестящая сталь, по лезвию проходит желобок… — зачем–то уточняет тот, что в штатском

— Мы всех опрашиваем, — говорит тот, что в форме.

Опять раздается звонок.

На этот раз уже не на дискете.

Мне надо срочно выключать компьютер и идти открывать дверь.

Хотя читать осталось немного, строчек десять.

Но мне уже совершенно не интересно, что будет дальше.

Я выключаю компьютер, торопливо прячу дискету обратно в карман халата и иду открывать дверь, думая о том, что надо бы положить дискету обратно, в нижний ящик его стола, туда, где еще лежит нож.

Тот самый нож, которым и была убита молодая женщина, скорее всего, именно та, что провела ночь со стареющим мужчиной.

Нож в кожаном чехле, с рукояткой из кости какого–то животного. Лезвие не очень длинное, сантиметров пятнадцать. Блестящая сталь, по лезвию проходит желобок.

Тот самый нож, которым — скорее всего — буду убита и я.

— Здравствуй, милый, — говорю ему, открывая дверь, — я сегодня безумно соскучилась!

Он довольно улыбается, хотя глаза его отчего–то мертвы.

Видимо, действительно устал.

Много работы, очень много работы.

— Давай, помогу! — предлагаю я, когда он начинает снимать плащ.

Черный плащ модели «как я похож на секретного агента».

Остается поднять воротник, надеть черные очки и засунуть руки в карманы.

— Я так тебя ждала, — продолжаю обволакивать его ласковой паутиной своего голоса, — у нас сегодня замечательный ужин, ты хочешь есть?

— Хочу, — отвечает он, улыбается мне в ответ, но глаза все так же мертвы.

Я правильно сделала, что осталась в халате.

Если бы я надела черное платье, то это бы его изумило.

Сегодня никакого праздника, просто день. Обычный день.

Точнее, просто обычный вечер. Вечер без даты.

Хотя даты — это по его части, я обычно их не помню, я даже забываю годовщину свадьбы, помню лишь дни рождения. А он помнит все. Даже день, когда взял меня в ванной. И самые дорогие подарки — всегда в этот день. Уже восемь лет подряд. Хотя все это не важно, важно другое — я чувствую, что веду себя не так, как обычно, я более навязчива, я нежна, как новобрачная.

И он это тоже чувствует.

— Что случилось? — спрашивает он.

«Ничего, милый, — хочется ответить мне, — совсем, совсем ничего. Ну, сходила, разве что, утром в одно место и приобрела там одну замечательную штучку, в двух экземплярах, для себя и для тебя, прежде всего — для тебя. Ведь это ты хочешь убить меня, милый, не так ли? Ты не отвечаешь, тебе нечего сказать… Ты молчишь, дорогой мой, ты раздеваешься, ты проходишь в комнату, кладешь на стол папку с бумагами, снимаешь пиджак, развязываешь галстук, расстегиваешь пуговицы на рубашке и все молчишь, и совершенно ничего не случилось, я просто жду тебя, жду весь день, весь день думаю о тебе…»