Катя Ткаченко - Ремонт человеков[Иллюзии любви и смерти]

И того, что у меня под левой грудью пульсирует кубик Седого.

А второй мне надо внедрить в его тело. Вживить, имплантировать.

В тело собственного мужа.

Я смотрю на часы: почти девять, сейчас он сядет за стол и включит телевизор. В девять начнутся новости, он будет есть курицу, запеченую в пергаменте. С салатом. И пить виски.

— Какой стол, — говорит он, заходя в комнату, — у нас что за праздник?

— Я же соскучилась, — улыбаюсь в ответ, — хочешь выпить?

— Как и ты! — и он уходит к себе в кабинет за виски.

Я сажусь за стол и вдруг чувствую, как ноги у меня предательски слабеют. Сегодня был слишком тяжелый день не только для него, для меня он был еще тяжелее. И для меня он еще не закончился. И если он уже готов расслабиться, то мне до этого далеко. Ведь я не знаю, что начнется после того, как кубик Седого поселится и в его теле. Что тогда произойдет со мной, что я буду видеть и чувствовать. Видеть и чувствовать, но не слышать — так сказал Седой.

Я наливаю себе вина, немного, половину рюмки.

Наливаю и сразу же выпиваю.

— Ты нервничаешь? — спрашивает он, заходя в комнату. В халате, в одной руке — бутылка с виски, в другой — бокал толстого стекла.

— Нет, — опять улыбаюсь я, — просто решила тебя не дожидаться!

Ответ его устраивает, потому что ничего особенного в этом нет. В том, что я выпила до него. Я не алкоголичка и он это знает. Я могу вообще не пить, хотя могу выпить и не меньше его. Иногда, когда мне попадает возжа под хвост — это его слова.

Он отрезает куриную ножку и накладывает себе салат.

И наливает немного виски.

Чуть–чуть, на один палец.

И сразу выпивает.

И начинает ужинать.

Прелестная семейная картина, все должны завидовать.

Соседи справа, соседи слева.

Друзья и подруги.

Сослуживицы и сослуживцы.

Они и завидуют, они считают, что мы образцовая пара и если что нам и мешает, так это то, что у нас нет детей.

И, в общем–то, они правы.

Мы действительно — образцовая пара.

И у нас почти нет проблем.

И у нас все хорошо материально.

И отлично в сексуальной сфере.

И есть общие интересы.

И мы вместе уже восемь лет.

И никто из них не знает, что в нижнем правом ящике его стола лежат нож и дискета со странным текстом, который я все же успела пробежать глазами, ожидая, пока он придет домой.

Про стареющего мужчину и молодую женщину.

Женщина подарила мужчине ночь любви, а потом ее убили.

Тем самым ножом, что лежит рядом с дискетой.

Абсолютно дурацкий текст, но я никак не могу его забыть.

Мужчина без имени и женщина без имени, хотя мне кажется, что у них должны быть имена и что я с ними еще встречусь, не смогу не встретиться.

Я наливаю себе еще вина и спрашиваю: — Ну как, вкусно получилось?

— Обалденно! — отвечает он, а потом добавляет: — Ты у меня потрясающа!

— Знаю, — говорю я, и ем свою порцию курицы.

— Я возьму еще ножку? — спрашивает он.

— Конечно, — мурлыкаю в ответ, как и положено образцовой жене, довольной, что ужин ей удался, — я ведь специально старалась!

Он наливает себе еще немного виски, но пьет не сразу. Он включает телевизор, находит новости, кладет на тарелку еще одну куриную ножку, а уже потом берет в руку бокал.

Халат на его груди распахивается и я смотрю на жесткие курчавые волосы, которые так хорошо перебирать, когда лежишь рядом с ним в постели.

От них тоже исходит запах, я чувствую его сейчас особенно сильно.

На груди у него волосы жесткие, на руках — мягкие.

— Я похож на обезьяну? — иногда спрашивает он, иногда, когда бывает в каком–то особенно дурашливом настроении.

— На гориллу! — отвечаю я.

И он начинает изображать из себя гориллу, но это продолжается минуты две, не больше. Потом он снова становится серьезен, дурашливое настроение улетучивается, мужчина не может себе позволить быть таким, даже наедине с женой.

Настоящий мужчина. Мачо.

Мачо натуралис.

Горилла, орангутанг, гиббон.

Я никогда не смогла бы заняться любовью с настоящей обезьяной. Как–то раз, когда мы поехали в очередной теплый вояж, как мне помнится, это были Эмираты, он взял напрокат машину и повез меня в зоопарк, который считается чуть ли не самым большим в мире. Было очень жарко, под плюс пятьдесят — отчего–то этот теплый вояж он решил предпринять в августе, когда у нас уже тянет осенью, а в Эмиратах разгар палящего лета.

Из–за жары в зоопарке почти никого не было. Мы дотащились от касс до стоянки автопоезда, погрузились в один из продуваемых горячим аравийским ветром вагончиков, поезд тронулся и покатил мимо вольер, в которых не было видно никого из обитателей — жара всех загнала в тень, кого в вольеры, кого под унылые, но развесистые и такие чужие под этим голубым и пустынным небом деревья. Я отхлебывала ледяную колу из жестяной банки и чувствовала, как с каждой минутой кола в банке становится теплее.