Андрей Матвеев - Полуденные песни тритонов[книга меморуингов]

Но вообще–то я ему страшно благодарен.

ИМЕННО ТАК: СТРАШНО!

Такая вот наипревосходнейшая степень благодарности, и есть за что.

Только благодаря ему я попал в мае того оруэлловского года — а еще он был годом Крысы по восточному календарю — в Ленинград, на второй фестиваль питерского рок–клуба. Точнее, с помощью одного моего сокурсника появилась возможность получить билеты и место в гостинице, а благодаря бас–гитаристу группы моей тогдашней жены на это нашлись деньги. У него был приятель, который их нам ссудил. Но мы их так и не отдали. По крайней мере, я ничего не отдавал — это помню точно.

О самом фестивале я здесь писать ничего не буду. Про все это можно прочитать в моей книге «Live rock’n’roll. Апокрифы молчаливых дней», Екатеринбург, издательство «У-фактория», 2001 год. Это не самореклама, это просто отсылка для любопытствующих, лучше я напишу про свободу.

Потому что уехал я в Ленинград/Петербург одним человеком, а приехал совсем другим. И дело тут не в городе, с которым у меня какие–то невероятно сложные отношения — то ли это я слишком чувствителен для него, то ли совсем наоборот — это он настолько тонок, что отвергает меня, делает плохо, депрессивно, больно. До сих пор не могу в этом разобраться, но — пожалуй — лишь в самый первый раз мое пребывание в Петербурге, с бабушкой и дедушкой, когда мне было десять лет, обошлось без последствий для моей психики.

Такое вот честное признание…

А потом уже все время — с последствиями.

Или же: следствиями, главным из которых для меня оказалось то, что именно на фестивале я познакомился, среди прочих громкоименных субъектов — БГ, Майк, Цой, etc [54] С кем–то это знакомство упрочились и продолжается даже сейчас, к примеру — БГ. Майка и Цоя давно нет, хотя с последним мое общение свелось к одному — пьяный в дымину я носился по коридором рок–клуба за Цоем с воплями: — Витя, выпьем! — Мне до сих пор за это стыдно. — с одним человеком, который не то, чтобы открыл мне глаза на мир, но — скажем так — научил смотреть на него по–другому.

Причем — я совершенно не помню, как это произошло.

Каким образом мы с Курехиным заговорили и о чем.

На том нашем Вудстоке я все время был пьян, потому и не мог запомнить.

Но зато хорошо помню момент опохмелки на второй день, когда мы с бас–гитаристом моей тогдашней жены сидели в какой–то питерской пивной и ждали Курехина.

Самое смешное: он пришел.

Ему тоже было плохо, ему тоже требовалось пиво.

Под пиво мы и начали говорить, о чем — тоже сейчас не помню.

Но это и не надо, я давно уже понял, что никакой памяти не существует, да и меморуинги эти я пишу совсем не для того, чтобы гордо поведать — вот с кем сводила меня жизнь.

Скорее всего, я просто хочу окончательно выбраться из того мира теней, в котором временами бывает так горестно и тягостно бродить годами, хорошо зная, что когда–нибудь и для кого–нибудь ты тоже станешь такой вот тенью, с именем, фамилией, и расплывающимися чертами лица.

Хотя мне бы хотелось встретиться с тенью Курехина, просто для того, чтобы сказать ему

СПАСИБО!

Я не раз пытался сформулировать для себя самого ту роль, которую он сыграл в моей жизни. Проще сделать это здесь и сейчас следующим образом:

за три года до нашей встречи Сергей Анатольевич записал пластинку, которая называлась «The ways of freedoms», «Пути свободы». Я услышал ее как раз незадолго до того, как оказался в мае оруэлловского года в Петербурге. Это было, что называется, соло–пиано, две стороны виртуозной игры вне всяких стилей.

Или — в стиле абсолютно свободного музицирования, хотя слово здесь это не подходит, но так же не подходят «импровизиция», «исполнение», «композиция».

Так что пусть будет —

В СТИЛЕ СВОБОДЫ.

Именно стиле, а не духе, ведь стиль более конкретен, более осязаем, а значит — намного сильнее его воздействие.

ОН КОНКРЕТЕН.

Так что столкнувшись вначале с конкретной свободой музыки Курехина я, потом познакомившись с ним, открыл для себя очень простую вещь — его собственная свобода была не меньшей, чем свобода его музыки. А значит, если ты хочешь делать что–то такое же сильное по воздействию, как его «The ways of freedoms», ты тоже должен стать свободным.

Иногда мне кажется, что до встречи с Курехиным свободным я не был.

Скорее всего, так оно и есть.

Я и сейчас далеко не так свободен, каким был он.