«Смотри, Мань, какая красота! Правда? — Машка так устала, что почти засыпала, и я посадил её к себе на плечи. Она молчала, и я оглянулся: она тихо, умиротворённо улыбалась мне моей любимой улыбкой. — Сейчас посмотрим салют… А у нас ещё вся ночь впереди, ты только подумай! И мы ещё должны тебе подарок купить. Ты куда хочешь? В книжный? Можем накупить кучу книжек! Или зайти в магазин игрушек, купить тебе какого-нибудь медведя из этих, серых с голубыми носами. О, а ещё мы зайдём в продуктовый и купим огромный торт! С вишней и «мокрыми» бисквитами, как ты любишь. Возьмёшь его с собой в больницу и будешь есть ещё три дня на завтрак, обед и ужин, поняла? Как миленькая! А, может, ты хочешь какой-нибудь браслет или колечко? Зайдём в какой-нибудь магазин вроде «Леди»? Ты не думай, у меня деньги есть, нам премии выдали…»
Я шёл вперёд и всё говорил, говорил, а она улыбалась и молчала…
Он встал и подошёл к окну, глядя на неоновые светлячки парковых фонарей.
— Почти всю свою жизнь она провела в больничной палате, и всё, что у неё было — это я. Мои подарки, прогулки, разговоры… А я, кретин, слишком поздно понял, что она была для меня самым дорогим существом на свете…
— Она… прямо там?.. — вернувшийся голос, казалось, Соне не принадлежал.
— Нет, мы вернулись, и я уложил её спать, и я хотел зайти снова дня через три. Но больше её так и не увидел. Потом уже выяснилось, что её могла спасти только пересадка сердца, но почему-то врачи этого не поняли… — он вглядывался в городское море, плещущееся световыми волнами о чёрную полосу реки. — Она дарила мне, мне, который должен был только отдавать ей — радость, которой я не замечал. А теперь она исчезла… У меня ничего не осталось. Жизнь казалась конченной. Но вдруг я подумал: она ведь находила счастье даже в такой убогой жизни, какую ей отмерили. Находила счастье, смысл, желания… и она оставила мне последний, бесценный дар: она показала мне, что даже в той никчёмной жизни, которую я вёл, был смысл. И я понял, что всегда смогу найти цель, что новая цель всегда есть… И тогда я нашёл её.
Я сел за учебники, поступил в медицинское училище и погнался за мечтой, за своей первой мечтой: посвятить свою жизнь другим людям, чтобы не повторилось такого, как с ней, чтобы подарить жизнь тем, кто должен жить…
Он ещё долго смотрел в окно и молчал. Слышно было, как тихо, нервно, на одной ноте ноют лампы.
Тишина вокруг была хрустально-хрупкой.
А Соня впервые поняла, что боится её разбивать.
Наконец он повернулся, и лицо его было усталым.
— Прежде чем прыгать с крыши, подумайте как следует, Софья Андреевна, — он взял очки с тумбочки. — Съешьте шоколадку и подумайте. Шоколад стимулирует выделение эндорфинов, вы же знаете? Вот вам уже и станет чуть-чуть радостнее…
Он в последний раз коснулся розы кончиками пальцев и пошёл к двери.
— Ты сказал… — Соня запнулась, почему-то испугавшись собственного голоса. Но всё-таки заговорила. — Ты сказал, она показала тебе смысл той жизни. А какой был смысл? Разве он был?
— Был. Совсем рядом со мной. Был смысл, была цель… Но я их не замечал, — он взялся за дверную ручку. — А ведь всё, к чему я стремился — это видеть её улыбку.
Какое-то время она молча смотрела на фигуру в белом халате, замеревшую в дверном проёме.
— И смысл… может быть таким?
— Не худший смысл из возможных, как мне кажется, — дверь мягко скользнула на петлях. — Спокойной ночи, Софья Андреевна.
Соня смотрела в пустоту и видела там стопки книг, нежданный снег, гирлянды над головой, скрипку в детских руках, две фигурки, бредущие по слякотным дорожкам больничного парка, почему-то того самого, что был под её окном — а лампы всё так же гудели, и перевязанные руки мирно лежали поверх одеяла, и волосы пролитыми чернилами струились по белой подушке…
— Ну, здравствуй, Соня, — поправив лупоглазые очки, психиатр хмуро присела на табурет. Металлические ножки жалобно заскулили, продавив линолеум. — Не могу сказать, что давно не виделись. Кажется, в прошлый раз мы расстались на том, что ты осознала свои ошибки и больше так не будешь. Что же такое произошло, что ты так быстро об этом забыла?
Она молчала, глядя куда-то в сторону.
— Значит, ты всё ещё хочешь умереть?
Соня смотрела на розу, тихо светившуюся в банке на окне, бросая вызов окружающей стерильности.
За то, что самое ценное в жизни является банальным…
За то, что чёрт его знает, есть ли Бог…
За то, что все утешения — только слова…
Читать дальше