Евгения Сафонова: Солнце в зрачках

Что почувствовала две недели спустя, первый раз открыв отчаянно резавшие глаза, расплывавшие всё смутными пятнами, тенями, неясностью… Расплывавшие. Видевшие. Видевшие!..

Что — спустя месяц. Когда тот же голос, но уже облечённый в человека, на поджарого кота чем-то походящего, рассказал ей правду. Внимательно, странно внимательно вглядываясь в её глаза…

Правду.

Почему не рассказала Андрею? Просто… слишком больно было вспоминать. И сейчас не легче.

Хотя… нет, не обманывай себя. Ты была уверена, что он вспомнит сам.

Ошиблась. Или только ей дали второй шанс… или — это и есть прощение? В забытье? Ведь слишком много совпадений. А ничто в этом мире не случайно…

Бах. Только Бах.

Дирижёр отступил, пропуская солистку, и она шагнула вперёд. По проходу между оркестрантами, аплодирующим стуком смычков по пюпитрам, вперёд, под овации, напоминающие шелест отвесного ливня.

Зал сливался в одно золотисто-зеленоватое пятно. А вот портреты под потолком она видела отчётливо. Лица. Четырнадцать композиторов. Она всегда играла им — Моцарту, Баху, Бетховену. Любимым. Вверх. И кому-то, кто ещё выше.

Встав справа от дирижёрского пульта, она слушала, как затихает Большой Зал Московской Консерватории.

Повернуться к дирижёру. Улыбка, едва заметный кивок.

Флейта в опущенной руке отливала голубым. Платье было точно в цвет глаз. Или глаза — под платье? Она замечала, что они меняли цвет. От погоды, от одежды. Серебристые чаще всего, иногда — зеленоватые. Сейчас — светящиеся небесной ясностью.

И никогда — серые.

А ты говорил, что они серые, Анджей…

Дирижёр поднял палочку.

Оркестр вскинул смычки.

Под купол, к окнам, в ночь, ронявшую тихий светлый снег, поднялись первые звуки ре минорного концерта Карла Филиппа Эммануила Баха для флейты с оркестром.

2009 г.