Михаил Попов - Колыбель

Слева поворот вдоль железного забора к Музею Сахарова. А вот и памятник — на торчащих из земли ржавых лезвиях агонизирует Пегас. Можно подумать, что памятник поэту. Но Денис подумал не об этом, а о том, почему на памятнике столько повешенных собак. Какая елка, такие и украшения. Как все же изменился любимый город. Говорят, «голод, голод», а вместо того чтобы съесть провинившихся псов, как это делалось в идиллические времена с помощью чебуреков и шаурмы, их оставляют каменеть на морозе.

На мосту над Яузой на пару секунд остановился. Белое полотно было, как кляксами, покрыто кострищами, возле каждого мостилось по нескольку рыбаков, все старались сидеть спиной друг к другу. Говорили, что за годы «после учений» в реке расплодилось рыбищи.

У поворота на Николо — Ямскую свисал с эстакады самосвал с откинувшимся кузовом, похожий немного на грязного железного пеликана с распахнутой пастью. На чем он там держится? Не доходя немного до театра на Таганке, он повернул, миновал метро Таганская. Там в прежние времена была фирма «Малая родина», и сейчас вывеска еще висела, и его еще больше подбодрил этот мелкий символизм. Хотя, если взглянуть на окружающую обстановку трезво, никаких оснований рассчитывать и даже надеяться на то, что он застанет родной очаг в неразграбленном виде, нет.

А вот и родимая улица Заворотнюка. У поворота во двор остановился, вот тут накатило и сдавило — то, что сдавливается обычно в подобных ситуациях, радостное предвкушение было вытеснено из недр организма на поверхность, и теперь, наверно, у него, если глянуть со стороны, синеватая аура.

Те же шесть лип, а машин всего несколько, почти уже сгнивших. На скамейке у подъезда старушка. Проходя мимо, покосился — чужая бабушка. И никого больше во всем дворе.

Домофон не работает. Железо двери заклеено вкривь и вкось разномастными листовками — это от эпохи «еженедельных выборов». Внутри приглушенный морозом запах кошачьей оккупации, хотя ни одной живой твари не видно.

Темно. Но на верхних площадках бледные пятна пасмурного дневного света.

У родной двери довольно благополучный вид. Только все те же наглые агитационные бумажки. Ни с ломом, ни с паяльной лампой на это хлипкое китайское железо никто не набрасывался.

Поднял кулак в чулке, сглотнул слюну: давай, царь царей, давай!

Мягкие, почти беззвучные удары — прямо по лицу усатого человека, таращившего мощный взгляд, а под ним мало радующая надпись: «Авария с вами!» — а пониже: «Да здравствуют носители черной кожи!»

На его вялые удары никто не откликнулся. Надо применить ногу, но на ней валенок, в кармане есть гайка… но рука сделала рефлекторное движение и нажала кнопку звонка. И он раздался.

Как все просто!

И почти сразу же распахнулась дверь.

— Тогда еще работали иногда телевизоры, и мы старались далеко не отходить от дома, только по самым неотложным делам, и сразу к темному экрану — вдруг заработает. Бывало очень интересно, но, в общем, потом стало ясно, что ничего все равно понять нельзя. К тому же много было вранья, подставных роликов, чтобы запутать население, сбить с толку.

— Диверсия! — сказал Иван Степанович, лежавший на диване за буржуйкой, и нехорошо, мучительно закашлялся.

Женя сочувственно повернула в его сторону красивую, немного сухую голову с большими, даже слишком большими глазами и медленно кивнула. Она была похожа на однажды уже кем–то пойманную лань.

— А компьютеры?

Иван Степанович поднял руку, показывая, что знает объяснение — погодите, сейчас расскажу. Денис терпеливо смотрел на борющегося с приступом отца. Кашель стихал, уже не вырывался наружу и работал как землетрясение, буруны бродили в грудной клетке, старая, когда–то норковая шуба Жени вздрагивала на нем, как живая.

— Так, когда это было? — спросил Денис у жены.

— Больше года. Года полтора назад.

— Как–то ты очень приблизительно… И что, вот просто так: постучали — и он лежит за дверью, в картонной коробке, даже не в пеленках?

— На дне лежала дерюжка, а вообще, совсем голенький, — медленно отвечала Женя.

— И листок бумаги с именем Артур?

— Кусок картона. С именем Артур.

— И никого? Постучали и убежали?

— Я не знаю, сколько их было, один или несколько, — опять очень медленно, старательно выбирая слова, сказала Женя.

Денис закрыл глаза и некоторое время сидел беззвучно и неподвижно.

— А этот, ну странный гость, как ты говоришь, появился скоро?