Иван Булах: Курортный роман

Обулся, оделся, баян в охапку и потихоньку отчалил. Вижу, тут не до реверансов. А глупо все получилось. Жаль.

Иду и думаю, куда теперь? Скоро два часа, все спят, в свой санаторий уже не запустят. До утра надо тут где–то перекантоваться. Вижу холл. Полутемно. Ага! Вот тебе и ночлег. Сдвинул два кресла в угол, разулся, пальто под голову и не переживаю. Думаю, если дежурная погонит, то как–нибудь объясню. Задремал.

Чую, кто–то трясет за плечо. Открываю глаза — Татьяна.

— Вы куда ушли? Вы что, обиделись? Простите меня ради бога. Я дура, зря на вас зло сорвала из–за этого подонка.

— Да нет, что вы? Я не обиделся, но, как говорят: «Бал закончен, гаснут свечи, по местам до новой встречи». Не беспокойтесь, скоро утро, а там и наш караван–сарай откроют. Идите спать и не переживайте. Все по путю.

Ушла. Минут через десять опять тормошит, сама чуть не плачет:

— Ну, пожалуйста! Ну, прошу! Да вы плохое не подумайте. Вы же из–за меня здесь.

Я еще и сообразить не успел, а она хвать баян и шапку — и только ее видели.

Сидел, сидел и решил: пойду.

Сразу с порога опять на «ты».

— Проходи, проходи. Раздевайся, — а сама суетится с посудой. — Сейчас мы немножко подзаправимся, а то с этой гулянкой с голоду можно помереть.

Сели, но не за стол, а прямо на пол. На ковре расстелила какую–то пленку, сервировала эту импровизацию и, как азиаты, уселись за ночную трапезу.

Первое время чувствовали себя как–то неловко, скованно, а потом все прошло и время полетело, как на крыльях. Бывает же так, с кем живешь бок о бок и чтоб открыть ему что–то сокровенное, — ни в жизнь. А бывает и так, что малознакомому выложишь все, как на исповеди.

Началось с того, что Татьяна начала рассказывать о разных болезнях, а потом ошарашила меня:

— А ведь ты, Вася, доктор.

— Я? Доктор?

— Слушай, я читала, что в основе лечения многих болезней важную роль играют биотоки. Самое большое биополе излучают старинные иконы. Не зря они были в каждом доме и за ними еще сейчас гоняются на Западе. Да и писали иконы люди, обладающие особым даром. Ученые установили, что этим биополем обладают отдельные картины. Особенно большое биополе излучают картины Рериха.

— Ну а я‑то при чем?

— На третьем месте стоит музыка. Живая музыка. Ты думаешь, зря люди ездят на концерты в зной, холод, грязь? Можно ведь дома пластинку послушать или телевизор посмотреть в тепле. Не–ет! Инстинктивно люди чуют в этом лечение души и тела. Я замечала, как люди на концертах настоящих мастеров плачут. Сидят с закрытыми глазами, в зале полумрак, они не рисуются перед соседями, а уходят в себя, в музыку и переживают, сливаются с ней. Ты хороший музыкант, и по этой науке от тебя излучаются биотоки. Надо только побыть с тобой не менее получаса в радиусе шести метров.

— Чушь собачья, а приятно! — и засмеялись.

— Нет, честное слово. Я с тобой побыла немножко, и мне совсем хорошо. А помнишь, в каком состоянии я была? Кстати, а где ты так научился играть? Что заканчивал?

— Это еще с детдома. Пацанами были, и что–то вроде соперничества, кто лучше умеет играть. Вырывали друг у друга баян. Я потом в Москве заочно курсы им. Крупской закончил и поднатаскался нотной грамоте.

— А ты рос в детдоме? — а у самой в голосе и глазах жалость, участие и любопытство.

— А вот про это не надо! Я не люблю все нараспашку и чтоб жалели. Зло берет, давай лучше о другом.

— Я тоже хлебнула. Отца уже после войны посадили, как врага народа. Мы с матерью мыкались по чужим углам.

— Зато сейчас по тебе не. скажешь, что ты доедаешь последний кусок, в люксе, — а сам смеюсь.

— Нет, я серьезно. Отец как вернулся, двенадцать лет работал на шахте, из них восемь под землей.

— А сейчас?

— Сейчас, — она замялась, потом, как бы решившись, закончила, — сейчас у него свое дело. Хорошее дело. Честное. Тебя это не шокирует?

— Да нет, — а сам опять смеюсь, а она уже сердится.

— Ты не думай, я содержу себя сама. Училась и работала. Честное слово! — и вдруг засмеялась. — Хочешь знать, где я одно время подрабатывала? Ни за что не догадаешься! Домработницей.

— Ты?

— А что? Люди хорошие попались. Он спец какой–то, на заводе все пропадал, а жена его кандидат каких–то наук, все жучками да бабочками занималась. Посмотрел бы ты, как люди живут.

Да не смеюсь я. Честно! Я‑то не лучше тебя. Когда пошел учиться, то года два работал и деньги поначалу были, а потом летом все по стройотрядам. Помнишь хрущевские времена? Один год отработали мы в колхозе, строили кошары, и все студенты по домам, а мне–то некуда, дома нет. Бригадир посоветовал сено метать, говорит, платят хорошо. Пошел.