Евгений Гропянов - В Камчатку

А взбудоражил коряков Тахтай Гирев, внук Эвекки. Это он преградил путь сменщику Колесова приказчику Василию Шелковникову, заманил его в засаду и убил. Многие казаки пали вместе с Шелковниковым, даже не успев вскинуть ружья. Удалось отстреляться лишь десятерым, и они, прикрывая подарочную, пороховую и свинцовую казну, сумели распадками, за несколько дней вернуться в промежуточный острожек на Оклан-реке. Тахтай Гирев предпринял осаду острожка, но безуспешно, и отступил.

Колесов узнал о смерти Шелковникова не скоро, только ранней весной 1706 года, поэтому немедля отправил казаков в верные камчадальские острожки готовить вместительные кожаные байдары. Казакам же наказал не болтать, куда и зачем посланы, а буде кто из своих ли, из камчадалов тем более, особо интересоваться, то брать в смыки, а по нужде применять смертоубийство, чтоб дале никто не смел любопытствовать.

Предпринятые Колесовым меры особой секретности позволили казакам построить байдары в срок более ранний. В мае, сняв с трех русских поселений — Большерецкого, Нижнего и Верхнего острогов — по десять человек, загрузив государевой казной семнадцать байдар на реке Тигиль, Колесов Пенжинским морем вдоль берега Камчатки двинулся на север, к устью реки Пенжины, чтоб суметь до ледостава подняться по ней и достичь острожка на Оклан-реке.

В помощники Колесов взял Семена Ломаева. Он поручил именно ему подобрать отряд сопровождения, и тот выбрал в первую очередь тех, кто ходил с ним в Курильскую землю. И как ни роптали втаи острожные заказчики, что забирает Ломаев и самых молодых и самых опытных, оставляя для обороны острожков совершеннейших стариков, от которых польза — только пугать ворон, Ломаев настоял на своем, говоря, что государева казна собрана нешуточная, а охранять ее в дороге могут только молодой глаз и сметливость. Взял он и Данилу, и Ивана. «Только ты, Данила, за Иваном, того, приглядывай. Он хоть в Курильской земле и молодцом был, а тут дело совсем нешутейное. Голова одна, — вздыхал Ломаев, — эка сладость ее терять понапрасну».

Несколько месяцев с великим опасением и осторожностью они прокрадывались вдоль берега, прячась на ночь в бухточках, не разжигая порою костров, обходясь по нескольку дней одной лишь юколой. К началу осени государева казна, подгоняемая стремительным приливом, вплыла в устье реки Пенжины, и казаки, отдавая едва ли не последние силы, пользуясь вечерним приливом, продвинулись как можно дальше вверх по реке, и лишь под утро, заметив спокойный пологий берег, пристали к нему. Колесов спрыгнул на землю и сказал удовлетворенно Ломаеву:

— Почитай, Семен, что Тахтай Гирева мы перехитрили и в Пенжину втянулись. Но Гирев мог пронюхать, что мы уже здесь. Так что, Семен, накажи казакам, не то что глядеть в оба, а и на затылке глаза поиметь им неплохо было бы…

Он, отдыхая, сидел на толстой поваленной березе и зорко следил за тем, как крепятся к берегу байдары. Семен Ломаев сновал по берегу, покрикивая:

— Не ленись, не ленись, ребятушки! — На что Данила ругнулся:

— Креста на тебе нет, Семен… Рубахи хоть сейчас на солеварку.

— Тут нет выбора, Данила… Чует мое сердце, Гирев где-то поблизости, — озабоченно отвечал Семен. — Ивана от себя далеко не отпускай.

Два дня казаки приглядывались к Пенжине-реке, рассеивались небольшими отрядами вокруг своего стана, искали следы Гирева, но на удивление — тихо. Лишь деревья роняют листву и по ночам все сильнее заморозки.

Вверх по Пенжине байдары поднимали бечевой. Шестьдесят верст, путаясь в густых кустах, спотыкаясь о валежины, проваливаясь в ямы, вымокая под холодным дождем, казаки медленно приближались к устью реки Оклан, на которой и стоял русский острожек, где засели казаки из отряда Василия Шелковникова.

Иван и здесь тянулся вперед, но Данила поучал его:

— Дурья башка твоя… Ну куда ты рвешься… Это тебе не гонки нарт. Силы беречь надо разумно. Как сыпанет Гирев со своими сродниками, и ружье не успеешь схватить, руки будут дрожать.

— А что, дядь Данила, долго плестись вот так будем? — спрашивал недовольный Иван.

— Ну, ну, не кисни… И силы не рви. Государева казна тяжела и в твоей жизни не первая, — успокаивал Данила.

Тахтай Гирев, как узнали позже от камчадалов реки Уйкоаль, побоялся напасть на казаков: те как никогда удвоили ночные караулы, спали мало, костров больших не жгли и праздно у огня не сидели. Преследовать казаков до Анадырского острога Гирев не мог: он никогда не ладил с чукчами. Двадцать зим назад род Гирева вымирал. Женщины почему-то мало рожали и быстро старели. Тогда Гирев собрал самых молодых мужчин, и они ушли в тундру, никому ничего не сказав. Их не было много ночей. Старые женщины тихо оплакивали конец рода. В юртах погасли огни. Когда Гирев с молодыми мужчинами возвратился, то костры в юртах были покрыты снегом. Людей не было: они умерли в тундре.