Но одно дело понять, а другое — сделать. Какие–то ужасные дьявольские механизмы всё равно мешают, и он заводит новые будильники. Спокойной ночи и до следующего утра!
Призраки прошлого. Они окружили моего бедного персонажа. Карусель времени вертится вокруг, лица мелькают. А у него стёрлись подшипники.
Белые, грязные, очкастые, бородатые и бородавчатые маски, лысые, с причёсками, с длинными немытыми космами, носатые, ушастые, накрашенные, треугольные, вылупленные — все они вертятся числами гигантской рулетки. Кто выпадет? Пан или пропал? Бог или чёрт? Чёрт! Он запутался! Он хочет смерти, но ковыляет пьяный смотритель. Сейчас. Сейчас, сейчас заменит подшипники, и всё завертится заново. Нет, нет, не надо! Да что же вы делаете, сволочи!
Опять болтается шарик по часовой. Опять гонит двигатель, гонит огромной ручищей против. Но шарик скоро упадёт, и карусель остановится. Смена призраков. Мой персонаж ликует, ему выпало заветное число, но это очень проходяще. Через минуту он будет снова метаться.
Призраков нет. Они живут в его больном уставшем мозгу. Нет и чёрта. Нет ни черта! Есть только большой, бесконечный вселенский Закон. Закон жизни. Он паразитирует на сущностях, развивая себя. Мой персонаж — сильная, неумолимая, громадная сущность, и, значит, неограниченное поле деятельности для паразита.
Мой персонаж вдавлен в Вечность. Закон прокатывает его, отнимая энергию, расплющивая и увеличивая в размере на плоскости. Выжимает все соки и заставляет бороться. Чтобы получилась новая почва для его применения. И новая энергия.
Мой персонаж видит призраков и терпит, потому что не знает о Законе. Он может лишь догадываться.
Как только кто–нибудь узнает о Законе, Закон перестанет существовать. Станет познанной закономерностью.
Сила закона в его отдалённости. Он потусторонний, далёкий–далёкий и непознаваемый. Он — гора, которую никто не видит.
Но у моего персонажа ещё остались мечты. Он ждёт, что придёт прекрасная Принцесса, или Бог, или Богатырь, придёт и схватит это нечто, нависающее над ним. И всё будет прекрасно. Всё–всё перестанет существовать, когда отменится Закон. И всё будет прекрасно. Будет тишина, спокойствие и нирвана. Равномерность, пустота и красота. Исчезнут тревоги и шарик этой проклятой рулетки. Исчезнут лица, белые, грязные, очкастые, бородатые и бородавчатые маски, исчезнет пьяный дурной неживой смотритель, и двигатель карусели заглохнет навсегда. Он ждёт чуда, не понимая, что Закон увеличивается и совершенствуется в геометрической прогрессии. Что он съел с луком его прекрасную Принцессу, и закусил добрым Богатырём. Что эта гигантская паутина оплела каждую молекулу в его тонком теле, и чёрный мохнатый паук доит, доит его, лопает, высасывает все соки, но не давая умереть совсем…
Бедный, бедный мой персонаж! Мне жаль его, но я всего лишь автор, я ничего не выдумываю, а только описываю то, что вижу, а вижу то, что есть. Я не могу изменить его судьбу, я могу только приукрасить её цветами радуги, или показать в чёрных мрачных тонах. Как бы ты его не нарисовал, корабль останется кораблём, а волны будут волнами, пожирающими его.
Я не могу изменить даже того, что я написал, и в этой немощности мы очень близки с ним. Так что живи, мой друг! Живи на бумаге, а я буду жить здесь. Мой мир немногим лучше твоего, и я бы с удовольствием поменялся с тобой местами. Быть может, я так и сделаю, когда мне всё окончательно надоест. Быть может, я это уже сделал. Быть может…
Длинные поджарые фрицы скапливались вокруг и волком смотрели на меня. Я не знал немецкого, а русская речь действовала на них, как запах крови на питбуля. Они готовы были растерзать мерзкого чужака, забравшегося в самый центр их логова.
Я первый раз на чужбине, я один в центре их стаи, пестрящей красноволосыми девками, проколотыми в десятках мест и сверкающими железом. Я собираю волю в кулак, улыбаюсь, говорю «Аллес кляр, аллес кляр, данке шон!» и делаю рывок в сторону надземки. «Чу–ус!» — кричу я на ходу в сторону скалящейся и рыкающей своры.
Врываюсь в трёхэтажную электричку, и не успевает она тронуться, как ко мне подкатывает лысый, обтянутый в кожу контроллёр. Это — истинный ариец, который ждёт — не дождётся наступления четвёртого рейха. Другому арийцу он бы даже не стал выписывать квитанции, а для мерзкого иностранца, решившегося наколоть родное государство, бумажка — слишком мягкое наказание. Ах, не понимаешь, что я говорю? Даю тебе последнюю попытку! Опять не понимаешь? На, получай под дых, быдло славянское!
Читать дальше