Валерий Роньшин: Игра в дурака [сборник рассказов]

Мы заказали пива и раков. Официантка принесла наш заказ, снова улыбнувшись моему однокласснику.

Мы ударились в воспоминания.

— А где такой–то? — интересовался я, сдувая с кружки пену.

— На кладбище, — отвечал он, отрывая у рака клешню. — Попал под электричку.

— А такая–то? — спрашивал я.

— В сумасшедшем доме, — отвечал он. — Здесь недалеко, за городом. Очень живописное местечко.

— А вот этот? — припоминал я.

— Этот в Штатах, — говорил он.

— Да-а, — тянул я с уважением. — Ты смотри.

— Ага, — кивал он. — Поехал в Штаты и умер там.

— Жалко, — лицемерно вздыхал я. — Отличный был парень.

— Да какой отличный, — хмыкал он. — Говно порядочное.

Мы продолжали вспоминать. Почти от всех наших одноклассников за двадцать лет остались лишь воспоминания. Как и от наших раков. Мы заказали ещё. Официантка принесла, вновь одарив моего одноклассника беззубой улыбкой.

— Это твоя жена? — спросил я, когда она отошла.

— Ты что, охуел? — скривился он. — Моя жена менеджер.

— Извини, — сказал я, несколько смутившись.

Однажды домработница Клава впала в самую настоящую истерику. Целый день она ходила за мной как привязанная и без конца повторяла:

— Я сейчас видела НЛО! Почему вы мне не верите? Я видела НЛО! Люди должны верить друг другу!

— Я верю, — отвечал я, чтобы её успокоить.

Но Клава не успокаивалась. Наоборот — начинала рыдать.

— Я видела НЛО! Верьте мне! Я видела!.

— Я верю, — снова говорил я.

Но домработница Клава всё равно не верила, что я верю.

Иногда одноногий генерал Степанов смотрел на двуногих прохожих и раздражался:

— Хо–о–дят, хо–о–дят туда–сюда. Это всё от расхлябанности. А надо строем. По четыре человека в ряд. Сбоку идёт командир и командует: р-раз! р-раз! раз–два–три! И чтоб все в одну сторону.

— Разрешите спросить? — спрашивал разрешения спросить лейтенант Прищепа. — А если кому–нибудь надо в другую сторону?

— Сначала все сходят в одну сторону, — важно поучал генерал. — Потом повернутся и сходят в другую. Во всём должен быть порядок. Ясно, лейтенат?

— Так точно! — козырнул Прищепа.

А я смотрел телевизор. Полногрудая дикторша эротичным голосом читала последние известия.

Иногда в мою любимую вселялся дух следователя Гвоздёва. (Сам Гвоздёв был расстрелян в пятидесятые годы двадцатого века.) Движения любимой становились резкими, взгляд — цепким. Она подходила ко мне. Я, как обычно, дремал, сидя в кресле. Моя любимая резко направляла свет настольной лампы мне в глаза.

— Будешь говорить, падла?! — с ненавистью кричала она.

Когда это случилось в первый раз, я, больше от испуга, чем от злости, вскочил и заорал на неё:

— Ты что, дура — спятила?!

И тут же получил удар сапогом в пах. Любимая, став следователем Гвоздёвым, натянула на ноги хромовые сапоги лейтенанта Прищепы.

Покорчившись на полу, я уже в следующий раз не делал резких движений, а сразу подписывал все необходимые признания, которые от меня требовал следователь Гвоздёв.

Когда же дух расстрелянного Гвоздёва покидал тело моей любимой, она садилась ко мне на колени и шептала на ухо:

— Уй ти мой холосынький, зайка.

Сидит одноногий генерал Степанов в кресле–качалке. Качается. За окном пушистый снежок падает. Скоро Новый год. А генералу грустно. Некем ему больше командовать. Некого больше на смерть посылать. А так хотелось бы…

— Лейтенант! — с тоски зовёт генерал Степанов.

Прищепа, словно Сивка — Бурка из–под земли:

— Слушаю, товарищ генерал!

А Степанову вдруг чудится, что это уже за ним. С того света.

Поэтому и торопится оправдаться:

— Лично я никого не убивал. Даже мух. Честное слово.

— Товарищ генерал, — говорит лейтенант Прищепа, — кваску не желаете испить?

Как–то раз, днём, я шёл по улице. А впереди меня шла молодая женщина с маленькой девочкой. Когда я их обогнал, девочка пронзительно закричала мне в спину:

— Мама! Мама! Гляди — муха! Навозная муха!..

Я вздрогнул и воровато оглянулся.

К счастью, девочка указывала не на меня.

— Любимая, — спросил я любимую, — ты меня любишь?