Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]

— В бассейне, — меланхолично отвечала Ада. — Никто и не заметил.

«…А может, это чересчур романтично?» — думала Полина, сидя на открытой террасе маленького ресторанчика. День был солнечный. Невдалеке плескалось море. Звучала томная латиноамериканская песенка с несколько длинным названием: «Я разлюблю тебя только тогда, когда остановится моё сердце».

К столику подбежала рыжая такса.

— Ой! — взвизгнула Полина. — Она мне ноги облизывает.

— Китти, перестань! — послышался окрик хозяйки. И Полине: — Китти у меня лесбияночка.

— Пожалуй, я тоже заведу себе таксу–лесбиянку, — тут же решила Полина.

— Хочешь, я буду твоей таксой? — пошутил Руднев.

На десерт им подали нарезанный тонкими ломтиками плод манго с кокосовым мороженым. Уходить не хотелось. И они не уходили.

— Вот вы богатый человек, — сказала Полина. — Вы счастливы?

Руднев покачал головой.

— Деньги не приносят счастья. Удовлетворение — да. Но счастье… Вообще, как только получаешь то, чего хочешь, тут же понимаешь, что хочешь чего–то другого.

— И всё–таки, — не отставала Полина. — Что может тревожить такого богатого человека, как вы?

Руднев не ответил. Глаза его беспокойно перескакивали с предмета на предмет. «Как пугливые птицы», — подумала Полина.

— Пойдёмте в кино, — наконец сказал Руднев.

Они сидели вдвоём в пустом зале и смотрели фильм про то, как мужчина и женщина сидят вдвоём в пустом зале и смотрят фильм про то, как мужчина и женщина сидят вдвоём в пустом зале и… И т. д. Потом экран погас, и киномеханик весело объявил им, что «кина не будет» — в аппарате перегорела лампа.

— А чем всё закончилось? — поинтересовалась Полина.

— Ничем, — ответил парень. — У них у всех тоже лампы перегорели.

Руднев и Полина вышли из кинотеатра. На небе сияли звёзды. Горы, окружающие Новгород или Смоленск, были похожи на спящих чудовищ.

В отеле Руднев распорядился, чтобы ужин подали в номер. Полина выключила свет, зажгла свечи… В комнате царил романтический полумрак. Полина отламывала оплывшие кусочки парафина и жевала.

— Я жую воск, — мечтательно говорила она. — Как в детстве… Тёпленький такой.

Часы тихонько били двенадцать. По радио звучали сентиментальные песенки. Полина и Руднев танцевали. Затем ели, пили, разговаривали…

— Почему вы не женитесь? — спрашивала Полина.

Руднев загадочно улыбался.

— Женщина для меня — это пропасть, в которую я могу смотреть до бесконечности, но никогда не прыгну… Впрочем, — добавлял он, — я был два раза женат.

— Врёте, — лукаво щурилась Полина. — Никогда вы не были женаты.

— Я не вру, — серьёзно отвечал Руднев. — Просто иногда я вспоминаю то, чего не было.

Зазвучала медленная композиция «38 слезинок», и они снова решили потанцевать. Потом опять говорили о женщинах.

— Женщина вызывает во мне благоговение, — признавался Руднев. — Вернее, не сама женщина, а та тайна, которая в ней заключена. Но, конечно, — поправлялся он, — если это красивая женщина.

Полина пригубила вино.

— Нет женщин красивых и некрасивых, — сказала она. — Есть женщины ухоженные и неухоженные. Если на женщине изящное нижнее бельё, у неё даже походка становится другой.

Руднев закурил, выдохнул дым и шутливо погрозил Полине пальцем. Полина шутливо укусила его за этот палец.

— Вам никогда не хотелось стать женщиной? — спросила она.

— А я женщина, — с громким смехом ответил Руднев. — Меня тестировали, и я оказался стопроцентной женщиной. — Приблизив своё лицо к лицу Полины, Руднев прошептал: — Хотите, я надену вашу клетчатую юбку?

Теперь громко засмеялась Полина.

— Я сразу представила себе такого шотландца с волынкой… — Она поиграла на воображаемой волынке.

Тем временем ночь прошла и наступило утро.

— Как?! — ахнула Полина. — Уже утро?!

Руднев снял с её запястья часики и перевёл стрелки на шесть часов назад. То же самое он проделал со своими часами.

— Сейчас снова наступит ночь, — сказал Руднев.

И — действительно — наступила ночь. На небо вернулись звезды и луна. А в эфире зазвучали сентиментальные песенки.

Под одеялом было тепло и уютно. Полина лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к едва уловимому шороху мужских и женских голосов — всё, что осталось в номере от тех людей, которые когда–то здесь жили. Скоро и их с Рудневым голоса вольются в этот общий хор, думала Полина, и будут плавать под потолком, словно сигаретный дым, постепенно тая… тая… тая…