Лана Райберг: Записки уличного художника. Нью-Йорк

Вот и сегодня, угнездившись на законном месте на Вест Бродвее, (сосед–китаец приезжает в пять утра и, заняв места для себя и меня, обморочно спит в машине), мечу территорию, отодвинув его столик и поставив свой, и затем совершаю утренний обязательный обход своих владений. Необходимо проверить всё ли в порядке, всё ли течёт по негласно установленным правилам и законам. И ещё тешит надежда — вдруг появилось что–нибудь новенькое или кто–нибудь колоритный порадует мой жадный до впечатлений глаз художника.

Ещё по дороге обнаружила, что чуть подальше галереи «Грант» появился новый жилец. Бледнокожий, с пышной шапкой оранжево–рыжих волос, раздетый по пояс, он сосредоточенно читал утреннюю газету за стенами своего дома, сооружённого из картонных коробок. Hа железном пандусе он aккуратно возвёл картонные стены и, как птица в гнезде, восседал в центре жилища, отвоёвывая невозмутимостью и абсолютной отрешённостью от внешних шумов право на неприкосновенность. Я со страшным грохотом бухала тележкой по плитам мостовой и вспоминала есть ли у меня мелкие деньги. Хотела дать ему пару долларов на кофе. Но он даже не повернул головы и был похож на менеджера, заключённого в стеклянный офис и решающего важные проблемы. Я струсила, не решилась его побеспокоить, но скошенным правым глазом успела «сфотографировать» ещё чистую кожу его спины, загорелые кисти рук, аккуратно сложенное одеяло, стопки книг и газет, тощий рюкзак и прислонённые к стене холсты. Рыжесть бездомного и его угрюмая, отчаянная сосредоточенность вызвали ассоциацию с Ван Гогом, переселившимся в наше время и странствующим по Земле Обетованной. Возможно, скоро мы станем находить на улицах холсты с нарисованными на нём стаями ворон и жёлто–фиолетовыми портретами уличных торговцев.

Oставив коробку с рисунками и пакет с холстами прямо на тротуаре, у разложенного стола, неспешно отправляюсь в Юнион сквер. Пересекаю Хаустон. Столики углового кафе все заняты. Пахнет поджаренным хлебом, яичницей и кофе. У низкой ограды привязана огромная собака. Возле её морды стоит миска с водой. Зверюга шумно втягивает носом вкусные запахи и стучит по земле хвостом. На боковой Беккер стрит разгружают фургоны и устанавливают полотняные навесы: здесь будет субботняя ярмарка. Не спеша, прохожу пару–тройку кварталов по Беккер. Шарю глазами по стойкам с одеждой, сумочками, шарфиками, бижутерией. Ранним посетителям улыбаются и предлагают записаться в круиз, оформить медицинскую страховку, сделать массаж, попробовать шашлык. Продираюсь сквозь липкую навязчивость торговцев и ныряю в тихий переулок. Чудеса! Нет ни одной припаркованной машины, нет мусорных куч. Внезапная тишина и сумрак словно бросили меня на дно колодца. Только где–то вверху чирикают воробьи. С недоверием оглядываюсь. С двух сторон на меня с красных кирпичных стен строго и спокойно смотрят окна в белых наличниках. Вокруг — ни души. Подбираю с тротуара книжку 1959 года выпуска — в яркой обложке и с цветными иллюстрациями. Название книжки — «Рыцари». Зажимаю рыцарей подмышкой и, выйдя за угол дома, опять окунаюсь в лавину света, звуков и запахов. В сквере всё как обычно. Кузнечиками снуют по дорожкам игрушечные зелёные автомобильчики, управляемые работниками парка. На скамейках лежат туловища, по самую макушку укрытые рваными тряпками. Из–под одного такого импровизированного одеяла выглядывает женская аккуратная ножка, у скамейки стоит пара ещё нестоптанных приличных туфлeй. Уборщица туалета — невысокая, пухлая, чернокожая девушка, как обычно, сидит у входа на складном стуле. Лицо её выражает смертельную скуку, а глаза подёрнуты мутной, как у мёртвой курицы, плёнкой. Бросив привычное и безответное «Хай!», осторожно вхожу в полутёмное помещение с лужами воды на полу.

Следующее по расписанию — проверка собачьей площадки. Минут десять наблюдаю, как за вольером протекает радостная собачья жизнь — игры с мячиком, обнюхивание особей противоположного пола. Две такие особи соединились и самозабвенно предаются любви. Одна собачка никак не может поймать бросаемый хозяйкой мячик, и раздражённо тявкает: «Растяпа! Не можешь бросить правильно!»

У фонтана раскладывают инструменты музыканты. Ещё нет десяти часов, а уже жарко, обещают сто градусов по Фаренгейту. На бордюре брошены вещи музыкантов — рюкзаки, стоптанные кроссовки. Пару минут, сидя на лавке, обозреваю окрестности, пытаюсь запомнить композицию и как распределяются свет и тень. Иногда подношу к глазу кружок, сложенный из большого и указательного пальца — своеобразная рамка, выхватывающая кусочек пейзажа. Прохожие смотрят с изумлением. Рядом присаживается гoмoceк с подведёнными глазами и розовым ртом. Поднимаюсь и обхожу сквер по кругу.