Андрей Агафонов - Ангелы падали

Тая досаду,
Уйдя во мглу,
Рассыпал яду
Я на полу:

Умри же, крыса!
Умри навек…
А чем не крыса — —
Сам человек?

Вот я — шурую
То здесь, то там,
И все ворую,
Что по зубам.

Не злюсь нисколько
На этот мир:
Он весь — огромный
Пахучий сыр.

Быть может, скоро
Небесный свод
Меня как вора
Грозой прибьет — —

Ведь крысе точно
Несдобровать,
Ведь крыса знает,
Что воровать…

А там — воскресну
Иль нет, Бог весть!
Всего лишь крысой
Живу я здесь.

Железнодорожная белая кость,
Любимец седых проводниц,
Я сплю на краю — и коплю свою злость
На стрелах упавших ресниц.
Приносят ли кофе за рубль и два
Со вкусом сырого ремня —
И кофе способен я вылить, едва
Пойму, что отравят меня.
Мне снятся разорванные мышьяком
Сородичи, слышится писк,
И я на купейную стенку тайком
Взираю: вампир, василиск…
Пощады не будет. На шее чумной
Белья перекрученный жгут —
И вот расползается пол подо мной,
И рельсы куда–то бегут…

Долго ли золоту одолевать
Глаз моих темные зеркала?
В сумерках собственная кровать
Кажется мне колыбелью зла —
Из колыбели, хвостата, рыжа,
Крыса выглядывает во тьму
И восклицает: «А где сторожа?
Где сторожа, я никак не пойму?»

Возьмите меня, соленые псы!
Я пляшу на вашей волне
И преломляю свои часы
С общей вечностью наравне.
Возьмите, возьмите меня, ату!
В дым разорен уходящий я —
Залило кровью мою мечту,
И не сошлись золотые края…

Полубред, полусмех. На треть
Сокращается мир во сне.
Вдох и выдох, картинка — смерть,
Натюрморт — могильная снедь.
То ли локоть, то ли — калач.
То ли голень, то ли кирпич…
То ли выкройку чертит палач
Похитрее — а ты храпишь.
Словно в саване, по утрам
Просыпаешься в простыне —
Постарел, от виска до нутра…
Сокращаешься ты во сне.

Ремесло мое прохладно:
Лезвие и плоть.
Все, что скроено неладно,
Можно распороть.
Все, распоротое разом,
Можно крепко сшить,
Если мне позволит разум
Это заслужить…

Светлая голова,
Где ты меня потеряла,
Куда меня завела?
Черное сердце мое,
Сколько в тебе захлебнется,
Сколько утонет еще!
Мутней ледяного стакана,
Душа моя! — Спрыснута кровью,
Просвечена до таракана…

За мною тянется рука
Полуночного шутника.
А он умеет говорить:
«Земляк, не будет закурить?»
Как будто сорная трава,
Растет рука из рукава —
Бледнее стебля, тоньше льда…
Не увернуться никуда.
Папье–маше?.. Злорадный смех,
И в голову летящий снег…
С тех пор ударят по плечу —
Я в ужасе кричу.

Аксане Пановой

Гвоздику в сердце, гвозди в рот —
Возводит плотник эшафот.
Ему — трудиться, нам — глазеть,
В петле цветочнице висеть.
Его я видел без гвоздей:
Он шел, как будто из гостей,
Он шел по краешку доски,
Роняя горлом лепестки…

Придите ко мне, страждущие!
Придите ко мне, скорбящие!
И кровушки моей жаждущие,
И мяса моего молящие…
Придите — в меня! Безголовые,
Бесшумные, шелестящие —
В мои потроха багровые,
Внутренности блестящие…

«Что за упырь угрюмый!
Вперед гляди веселей:
О небесах не думай,
На кладбищах лей елей…»
Я спрятал клыки под маску
И слушаю вот уж века
Одну и ту же сказку
Про белого червячка.

Кошки умеют плакать.
Их голоса полны
Жалобы или злобы,
Неба либо Луны.
Могильщики мне вчера
Дали лопатой в лоб…
Я думаю, что душа —
Длинный кошачий вопль.

Зеленый брат! зеленый дуралей!
Разорены зеленые привалы.
Зеленой стужи признаки все злей,
А все полны зеленые бокалы.

Над сигаретой сутулился
И поднимал воротник.
Зимней безлюдною улицей
Топал домой напрямик.

Выбелен лунною радугой,
Видною мне одному,
Шел я — и не было рядышком
Даже намека на тьму.

Нынче — зеленая улица,
Смята пустая кровать.
Незачем больше сутулиться,
Некого мысленно звать.