Павел Мухортов - Повести и рассказы

— Искусство в гораздо большей степени скрывает художника, чем раскрывает его, — вынес Генка свой приговор и добавил, — это не мои слова, по–моему их сказал Оскар Уайльд, посмотрев бы твои работы.

Светлана обернулась и одарила Генку нежным взглядом.

— Давай потанцуем.

Теперь настала очередь пожать плечами Генке. А Светлана уже меняла пластинку на диске проигрывателя.

— Я люблю Аллу Пугачеву. Не возражаешь?

— Нет.

Обнявшись, они медленно кружились на месте.

— Нет, это финиш! — воскликнула она. — С курсантом я еще не танцевала.

— Кстати, о курсантах. Честно говоря, не в мой адрес, но анекдот классный… Прибегает девочка домой и сообщает маме, что выходит замуж, мама хладнокровно спрашивает: «За кого?» «За курсанта, мама»; мать хватается за голову. «Ой–ой–ой! Может ты чуть подождешь, мы тебе человека найдем?!»…

Светлана ничего не сказала на замечание Генки. Незаметно они остановились и просто посмотрели друг на друга; Геннадий подчиняясь, как ему показалось, гипнотическим глазам Светланы, нежно поцеловал ее. Они снова сидели; Генка в кресле, Светлана на диване.

— Что ты думаешь обо мне?

— Определить, значит, ограничить, — дипломатично уклонился он от ответа. Светлана глубокомысленно промолчала, поняв Ткачука. И Генка понял, что раскрыт: — Хорошо, постараюсь ответить с помощью того же Оскара Уайльда: «Когда человек счастлив, он всегда хорош. Но не всегда хорошие люди счастливы».

— Очень мило. Они рассмеялись.

— Знаешь, когда я шел к тебе, честно говоря, заготовил такую речь, думал поспорить с тобой по вопросам взглядов на жизнь. А сейчас чувствую себя полным идиотом. Не знаю даже, что говорить девушке, дабы ей не наскучить. Небывалый случай в моей богатой жизни! — Генка одухотворенно размахивал руками…

— Спорить бесполезно, твой же любимый, как я заметила, Оскар написал: «Спорят только безнадежные кретины».

Светлана ничего не говоря, вышла из комнаты, а через минуту на столе очутился кофейник.

Возвращаясь к старой теме, Геннадий как бы невзначай напомнил: — А я бы с удовольствием послушал мнение постороннего о себе.

— Ха! Кабальеро! Пойми, объективно тебе в глаза никто ничего не скажет. Если будут критиковать, то незаметно вытащат на свет и что–то хорошее, но оно будет несущественным. А если начнут хвалить, то влезут в такие дебри…, — Светлана махнула рукой.

— Лучше поговорить, например, о Хомякове и Ходаниче. Здесь мы найдем больше истин.

— Зачем о них бесполезно спорить? — Скептически спросил Генка и сам же ответил, — вычертить их недостатки? Тоже вопрос — зачем? Исправить их практически невозможно. Да и вообще исправлять и переделывать человеческую натуру — значит, только портить ее. Это опять Уайльд, — Генка машинально взял чашку кофе.

— Люблю смаковать его с сигаретой. Можно?

— Да, пожалуйста. Я открою форточку. Она отодвинула штору и дернула за покрашенный железный прут, форточка поддалась.

— Знаешь, Светлана, меня все же мучает вопрос, кто ты? Честно говоря, хочу в этом разобраться. Все, что мне ясно в тебе, так это то, что ты потеряла счастье, но все же счастлива; ты не видишь радости жизни, но всегда радуешься, мне пока не ясно, чему; тебе не везет, а ты веришь в везенье. Собственно так и должно быть: человек верит в то, чего у него нет.

Геннадий, пускаясь в философские размышления, старался отвлечься от всего, выбирая глазами предмет однотонный, и сейчас он смотрел на потолок.

Светлана дерзко, но по–дружески прервала его рассуждения: — Дудки, дружок! Ты кажется, до сих пор не разбираешься в значении слов: счастье, радость, везение. Да, я твердый орешек, и редко схожу со своей жизненной позиции. И мне не нравится то, что ты назвал меня несчастной… От других я этих оскорблений бы не приняла, отправила бы к дьяволу. Возможно, узнав меня чуть побольше, ты бы не сделал этого. Но раз получилось, мое право и долг — объяснить тебе.

Светлана поставила чашку на стол и потрогала серьгу в ушке. — Я не хочу, чтобы моя речь была слишком дерзкой, но не отвечаю за то, что получится… Не встречал ли ты счастливых людей, которые несчастливы? Смеющихся с камнем на шее людей, у которых есть все, а они говорят, что им не везет. Их сколько угодно! И разве будешь ты им перечить? Утверждать, что они заелись и счастливы? Дудки! Ты не знаешь этого! Категории эти, Гена, настолько субъективны, что каждый определяет их индивидуально. Может я ошибаюсь. Но жизнь научила меня многому и ошибаться к тому же может каждый, ибо не ошибается только тот, кто ничего не делает. И именно в стремлении к новому заключается моя жизнь. Поэтому могут быть и ошибки. А тот кто ложится на дно, называется живым трупом.