Павел Мухортов - Повести и рассказы

— Приветствую, Васен! Какие новости?

— Час назад Веселый сообщил, что у них в городе в ходу белые ремни с пряжкой. Но не это главное, — Васька махнул рукой, и Генка приняв жест на свой счет, послушно опустился в вертящееся кресло, Ходанич не тронулся с места. Прищурив правый глаз, он резко спросил:

— А что главное?

— Г лавное, Василий сделал заказ на крупную партию гонконговских часов.

— Его условия?

— Переправку и продажу он берет на себя. Врубись, от нас требуется только вовремя предоставить ему необходимое количество. За счастье! Согласен на половину от вырученной суммы, — фраза сорвалась с языка и было поздно поправляться. Васька хотел утаить, что Веселый требовал меньше, и испугался, что обман вскроется, и тогда Ходанич его, Василия, не пожалеет…

Однако Олег все словно пропустил мимо ушей или, по крайней мере, сделал вид, что не догадался, во всяком случае он дотошно расспросил Ваську о шансах на успех и, когда услышал: «Сто пятьдесят процентов», задумался:

— У нас есть спецы по этой части?

Хомяков смачно наслюнявил палец и перелистал записную книжку.

— Я смотрел в картотеке. Набросал адреса…

— Подумаем, — оборвал Ходанич, наморщившись, и лениво двинулся к дивану.

От щелчка из пачки выскочила сигарета. Он прикурил от услужливо поднесенной Хомяковым зажигалки и, втянув голову в плечи погрузился в привычный мир денежных знаков.

Хомяков нервно тряс правой ногой, закинутой на левую, и смотрел то на Олега, то на Генку, то в окно. Геннадий медленно крутился у кресле и старался ни на кого не смотреть.

Ходанич потушил сигарету.

— С часами отложим, Васен. У меня новость. Генка все знает. Я рассказал. Приехал Джуба с морей, у него партия «Черных принцев». Хояет поскорее избавиться от товара. А два дня назад звонил Малыш, едет к тетке, куда–то в глушь. Просит что–нибудь подкинуть, конечно, то, что можно там спихнуть. Джуба сдает партию по стольнику за штуку, а Малыш в своей деревне толкает за два. Неплохо бы сплавить Малышу партию за сто пятьдесят–сто шестьдесят за штуку. У Джубы двадцать единиц. Так что, Васен, выкладывай деньги. Через двадцать минут он должен подскочить к фонтану, где платная стоянка.

У машины Ходанич долго возился с ключами. Генка, погрузив кулаки в карманы, притаптывал снег. Зрачки фонарей расползались в тревожной дымке метели, играли, дразнились. Эта метель и чернота ввергли его в поток беспокойных воспоминаний. Ему опять представился родной взвод, те простые ребята, с которыми делил все радости и печали, читал письма, делился последним подворотничком, с кем прыгал на учениях и шагал строевым в парадной коробочке. Зачем он здесь? К чему эта мишура? И все это вдруг показалось Генке настолько нереальным, что ему захотелось разогнать эти рваные клочья, чтобы снова почувствовать скребущие за спиной стропы парашюта, наполнившийся воздухом купол и подлинное упоение.

И скоро!? — нетерпеливо окликнул Хомяков. — Ткач!

— Я! — Генка обернулся. Зрачок фонаря пропал, зато другие зрачки, по ту сторону машины, и совсем другой взгляд приперли его к невидимому столбу. Нет, не Хомякова, не Ходанича, а взгляд Филина, презрительный, негодующий, норовящий вытащить сердце.

— Чмо! — негромко, но так, чтобы Генка услышал, сказал Филин и, плюнув, зашагал прочь.

Оклик из машины повторился и, Генка, колеблясь, еще чувствуя пронизывающий до боли взгляд Филина, сожалея о невозможности что–либо объяснить, потянул дверку.

Через полчаса они были на месте. К стоянке Ходанич не рискнул приблизиться.

— Накроют. Обязательно накроют, — откровенно струсил Xoмяков, беспокойно заерзав на сидении. «Дипломат» с деньгами жидким оловом прожигал руки и прыгал.

— Закрой рот! — прикрикнул Генка. Паника Хомякова начала порядком его раздражать.

Ходанич вернулся не один. Рядом с ним семенил жирный, коротконогий парень, скорее всего, это и был Джуба. По их лицам Генка заключил, что сделка состоялась. Не отходя от машины, они хлопнули по рукам и распрощались.

— Все клево, братья! — обратился к компаньонам Ходанич и что–то пропел. — Завтра утречком, Васен, навестишь Малыша.

Он сделал паузу и загнусавил о какой–то классификации женщин. По его мнению, они отождествлялись с так называемой «Ни–ни» — нормальной, мурлыкающей кошечкой, которая ластится, чуть что — выпускает коготочки. — Сейчас мы навестим одну из таких красоток! — Ходанич потер руки.

Генка сумрачно попросил подбросить его до дома, отклонив приглашение, сославшись на усталость. Он и в самом деле устал. Морально.