Павел Мухортов - Повести и рассказы

«Что за странный человек? Конечно, она несчастна. Ей можно посочувствовать. Но, кто ее знает, может все это выдумки? Игра воображения? И опять ей взбрело что–нибудь в голову. Нет, переживать за нее не стоит. Тем более связываться с ней. К черту знакомства! Больше она не должна влезать в мою жизнь. А письмо написано здорово… или долго сочиняла или, действительно наболевшее… Но все же странная девушка!»…

Вечером Геннадий решил, что все–таки лучше позвонить Светлане, нежели написать ответ и самому везти его. «Как хорошо, что в нашем технотронном веке есть телефон. Онегину, пожалуй, было не в пример труднее…»

— Здравствуй, Светлана! Ты просила позвонить. — Генка сел в кресло, положив телефон на колени.

— Не перебивай, пожалуйста. Я, конечно, польщен твоим участием в моей жестокой судьбе. Скажу не скрывая, мне тебя жаль, жаль чисто по–человечески. Ты много повидала за свои девятнадцать, то, что не увидит всякий приземленный обыватель. Думаю, такой опыт поможет тебе найти себя. А что касается меня, спасибо, спасибо, как–нибудь сам. Надеюсь, ты поймешь меня правильно. Честно говоря, мне кажется, нам незачем связывать наши невезучие души. Иначе на наши бедные головы посыплется несчастий в два раза больше. — Сказав последнюю фразу и не дожидаясь ответа, он положил трубку. Казалось он был доволен собой. Однако странная девушка по имени Светлана не выходила из ума. Как легко можно отделаться от разговора, бросив трубку, и как невозможно выбросить из головы раздумья, которые будоражат, раздражают неопределенностью, недосказанностью. В нем опять боролись два чувства: одно чернило Светлану, другое восхищалось ею. В конце концов ему надоел этот нескончаемый монолог и чрезвычайно захотелось узнать: кто же на самом деле эта Светлана?

Ткачук достал курсантский блокнот, нашел стихотворение, некогда написанное не ради забавы, взял лист бумаги и каллиграфическим почерком начал выводить:

ИСПОВЕДЬ

Ты знаешь, милая, я врал всю жизнь.

Как горько сознавать мне это!

Я врал друзьям, себе, тебе — любви,

Желая задавить росточек света.

Мне голос совести твердил: «Проснись!

Смахни дурман от лживой мести».

Но я ушел сознанием в тупик,

И честью стали узы мести.

Кто честь теряет только раз,

Кто отступает незаметно

Безволен в жизни — страха раб,

Утративший в мечтаньях детство.

Светлана, милая, не вздумай лгать,

Хоть движет мыслями благое намеренье,

На грани векового бытия

Тебе пообещает смерть презренье.

Презренье тех, кто духом не упал

Под натиском судьбы неподражатель,

Кто пал в борьбе за высший идеал,

А не погрязший в тине обыватель!

Геннадий вложил исписанный листок в конверт. Оделся и вышел на улицу.

После тщетных попыток раздобыть не столь уж ценное, но пользующиеся повышенным спросом часы, когда список адресов и телефонов иссяк, а в комиссионные магазины нужная марка не поступила, Ходанич поручил Генке начать их скупку на толчке:

— Поцарапанные, ненадежные — плевать! Будут они идти два года или два дня. А вот, — Ходанич протянул «Черного принца» и пачку денег, — подарок и аванс.

Хомяков скривил губы в иронической усмешке:

— По коэффициенту трудового участия мне бы тоже положено…

Но Ходанич обрушил на него такой поток ругательств, что Васська прикусил язык.

— Запомни, Чук, — настаивал Ходанич, — ищи именно эти часы. — Он вынул из коробки блестящий кубик. — Бери, но не потеряй. Финансы здесь, в целлофане, среди газет. — Он похлопал по «дипломату». — Хорошо бы нащупать партию. Сторговались бы. Ладно, кончаем гнилой базар. Тебе карты в руки…

В воскресенье, рано утром, надев «фирменную форму» — кожаную куртку, зеркальные очки, джинсы, пылившиеся в шкафу, потому что не предпочитал их, а признавал ушитые дудочкой книзу брюки, Генка отправился на толчок. В поисках рынка он потерял немало времени и пришел туда, когда торговля разгорелась вовсю.

Толчок представлял собой довольно любопытное, пестрое зрелище. Муравейник в заброшенном карьере с сотнями копошащихся точек. При других обстоятельствах Генка, наверно, так никогда бы не узнал о существовании людского муравейника, а вернее о чувствах людей, способных переживать, как некое бедствие отсутствие какой–нибудь модной, порой никчемной, но престижной и потому дефицитной вещицы.

Толчок бурлил. Люди бродили взад и вперед, по кругу и по диагоналям, спрашивали и отвечали, соглашались и ругались, спорили, кричали. Каждый что–то покупал; продавал или перепродавал, реже обменивался.