Михаил Однобибл - Очередь

Когда последнее тело вынесли в короб братских носилок, за порог 40 кладовой, швея блаженно раскинула руки и упала на тюк с тряпьем. Освободившаяся конура с непривычки казалась огромной. «Настоящие хоромы! – воскликнула Майя, глядя в потолок. – И в этом шикарном уединении мы проведем, конечно, не медовый месяц, никто нам его не даст, но хотя бы медовый час, до того как поступит первый новенький. Надо только исключить сюрпризы, способные все испортить в самый неподходящий момент». Швея схватила иголку с ниткой, свечу и шмыгнула за порог перепроверить швы на пижамах. Майя сияла, уверенная в своем ближайшем медовом будущем. После ее ухода учетчик закружил по кладовой, как зверь в клетке.

Подвальная жизнь неслась мимо! Ее поток бурлил и метался, как мутная река в паводок, катящая под водой камни, меняющая русло. Массовая выписка больных из подвала заставила учетчика особенно остро почувствовать, что он даже не в хвосте событий, а вообще в стороне. Ему вспомнилась схватка на реке. Теперь он был не тот. Он сник. Стал похож на раненную им на переправе очередницу, на мокрую нахохлившуюся птицу, забывшую, когда в последний раз летала. День за днем, час за часом он упускал драгоценное время перемен. А между тем, их вызывали и направляли не только могучие далекие служащие, не только очередь с ее нелепыми установлениями, но и рядовые стояльцы, к примеру, изобретатель, придумавший, как использовать пролом в стене на благо подвала.

Все вокруг что-то затевали, были деятельны. Подвал перестал быть болотом. Его обитатели думали уже не о том, как не утонуть, переползая с предыдущего места в очереди на следующее, как с кочки на кочку. Один учетчик сохранял выдержку и самообладание, которые в изменившихся условиях были малодушием, особенно если учесть кратковременность новизны. Со времен постройки здания случалось ли в подвале такое выдающееся событие, как ремонт сетей с проломом капитальной стены? Вряд ли. Повторится ли оно? Если да, то в необозримом будущем. Не исключено, что на подвальном небе засияла первая и последняя звезда. И, как из проделанной в начале точки она расширилась до солнечного круга, так с завершением ремонта погаснет и сожмется глухой стеной. Если и пытаться что-то изменить, то при свете этого, какое уж есть, солнца. Вместо того чтобы давить себя мыслью о нерушимости господствующего порядка, все жадно ловили момент, применялись к обстоятельствам, лавировали.

Швея, к примеру, ничего не пускала на самотек, обштопывая свои делишки. Она прикрывалась словами о судьбе и женской доле, но не передоверяла этой самой судьбе ничего конкретного. На все у швеи твердый взгляд, все она готова подгонять под свою куцую мерку. 40 кладовую, которая хуже норы, потому что из каждой норы есть лаз на волю, Майя назвала хоромами. Ее искренность не вызывала сомнений. Значит, не так уж недовольна она своей долей. А если бы швея, как учетчик, ощущала это помещение склепом, где мысль о завтра, похожем на сегодня, давит могильной плитой, что тогда? Неужели б играла с Немчиком в шахматы, чтобы убить время, неужели б уныло ворочала тела для проветривания пролежней и только в мечтах возвращалась за город? Невероятно! Она обнюхала бы каждую пядь ненавистной темницы и при отсутствии иных перспектив стала бы изувеченной лапкой скрестись на волю. А лишившись и этой возможности, она саму себя зашила б в мешок!

Ломая в волнении спички, учетчик зажег свечу и стал осматривать углы и стены. После уборки больных они казались особенно голыми и обшарпанными, одиноко и криво висела у капитальной стены труба, она пронизывала помещение насквозь. Ее провели изначально, а уж потом сколотили деревянную кладовку. До сих пор учетчик не выделял трубу из общей обстановки. За время, проведенное им в 40 кладовой, труба поддавалась приступам басовитой дрожи, через нее доносилось рычание далеких кранов, с ними она соединялась через общую сеть труб, пронизывающих здание от цоколя до пятого этажа. По отзвукам кадровых высей лукавые авгуры очереди гадали о том, где и по какому поводу в учреждении лили воду. Учетчик привык не обращать внимания на бессвязный, бессмысленный лепет трубы. Но сейчас, в крайнем ожесточении, он уловил одну прежде ускользавшую мысль. Давно, когда учетчик только начинал знакомиться с подвалом и зданием над ним, он слышал краем уха, что отделы кадров используют трубы для быстрой громкой связи. Если шум за стенкой мешает кадровикам сосредоточиться, но некогда идти устанавливать тишину на другой этаж учреждения, то потревоженные служащие хватают любое железо, попавшее под руку, хоть щипцы для колки орехов, и стучат по батарее отопления, чтобы унять шумных коллег. Сейчас, когда учетчик это вспомнил, ему пришла мысль настолько очевидная, что странно, как она не приходила раньше, ведь всюду, не только в 40 кладовой, по подвалу тянулись трубы. Ясно, что их непрерывная звукопроводящая сеть могла быть использована для передачи сигналов в любом направлении, и снизу вверх тоже.