Евгений Москвин - Падение [Сюрреалистический роман]

— Замечательно. БУДЕТ. Но вы почему–то по–прежнему один. Единственный ваш союзник существовал только в воображении.

Я весь съежился и чуть отступил к двери.

Он усмехнулся.

— Вам некуда бежать. Но я ничего вам и не сделаю… Кстати, мы ведь так и не познакомились. Моя фамилия Пверлов.

— Что? Я думал…

— Я знаю. А еще вы были уверены, что на моем столе будет стоять бутылка мятного ликера, а вовсе не малинового. И это далеко не все.

— Чего вы добиваетесь? — спросил я напрямик.

Следователь внезапно разрыдался, но через полминуты рыдания его плавно перешли в гомерический хохот. Прошло добрых пять минут, прежде чем веселье его, наконец, улеглось. Он порывисто встал из–за стола, подошел к собаке и погладил ее. Та даже не пошевелилась.

— Она мертва?

— Вовсе нет, — отвечал он серьезно, — просто крепко спит. Завтра вы должны явиться в это же время, но только в 42‑ю комнату.

— И кто меня будет ждать?

— Я не знаю его имени. Хотя он мой лучший друг.

— Хорошо, — я понимающе кивнул, — я только хотел спросить о шахматном клубе.

— Спросите у него, — Пверлов прищелкнул языком.

Щелчок… я тут же почувствовал, как возвращаюсь из глубин сновидения в обычный мир.

Это было странное путешествие…

Утром 26‑го августа я проснулся от не очень громкого, но уверенного стука в дверь. Кто–то пришел, хотел войти в мое жилище, вторгнуться. У меня жутко болела голова; я миновал светающую синеву коридора и осторожно прислонился к холодному лбу деревянной двери; каждая часть моего тела существовала как бы по отдельности, жила своей самостоятельной жизнью.

— Кто это?

— Я из милиции. Ваш сосед пропал. Мне необходимо задать вам пару вопросов.

Вот черт! Наверное, он говорил подобную фразу тысячи и тысячи раз. И многих вгоняла она в жуткую панику, удивление или неприятный текучий озноб. Но я не из их числа. Никому не удастся запугать меня, ибо я твердо убежден в том, что человеческая жизнь не представляет никакой ценности.

Я отворил дверь. Передо мной стоял мужчина лет 35-ти в прямоугольных очках и длинном синем плаще, надетом поверх серого костюма. Только перепачканные в грязи ботинки портили его чересчур респектабельный вид — видимо ночью прошел дождь.

— Входите, — я попытался изобразить доброжелательную улыбку, и… тут же понял, что, должно быть, совершил ошибку. С чего я вообще решил, что естественнее всего в данной ситуации будет улыбаться? Какое невероятное заблуждение. Однако что сделано, то сделано.

Мужчина вошел в прихожую.

— На вашей двери нет звонка, — заметил он. Только теперь я мог в полной мере оценить всю глубину и звучность его тембра.

— Ну это ничего. Так что случилось?

— Я уже сказал, пропал ваш сосед… Если вы торопитесь на работу, то вам придется задержаться на некоторое время, — последние его слова были вызваны, очевидно, тем, что на мне была верхняя одежда.

— Нет проблем, — я пожал плечами, а затем соврал: — но я действительно собирался уходить.

Я снял плащ и повесил его на вешалку у двери. У меня, наверное, был такой вид, будто я в чем–то пытался извиниться.

Мы прошли на кухню.

— Из какой квартиры исчез человек?

— Из той, которая прямо напротив вашей.

— Видите ли, я смутно представляю, о ком вы говорите, — эхом откликнулся я и пояснил, — я практически ни с кем здесь не общаюсь и никого не знаю.

— Вот как? Стало быть, вы не знали жильца из квартиры напротив?

— Нет, не знал.

— Но ведь вы все равно должны были его видеть и здороваться с ним, — не отставал следователь, — не так ли?

— Все возможно. Но я редко выхожу.

Я поймал себя на том, что старательно разглядываю своего собеседника. Щеки и подбородок его были гладко выбриты, волосы не просто темные, а черные, точно смоль; тонкие губы довершали его бесстрастный облик.

— Так он пропал?

— Да.

— Какой ужас! — я вскинул брови, — и давно?

— Его никто не видел уже пару дней, — с этими словами следователь описал мне внешность пропавшего.

— Нет, я вообще никогда не видел этого человека, — если не считать дня убийства, я говорил ему чистую правду. Я заметил, что он очень удивлен моим словам, но всеми силами старается это скрыть, сохраняя бесстрастность. Меня это позабавило.

Он сказал:

— Но этот человек жил рядом с вами более пяти лет. А сколько живете здесь вы?

— Не помню. Года два.