Валерий Митрохин - Афорист

О, эти голоса замужних, но не любимых! Скажу ещё точнее — разлюбленных! По телефону особенно видно, что голоса эти бесцветны, тени голосов.

Говорят они — о чём у них ни спрашивай — лишь об одном: о невостребованности своей.

Всегда хочется — о чём бы ни вёл с ними речь — сказать: «Детка, не мучайся! Не любит — и не надо! Скорее беги на свежий воздух. Там непременно и очень быстро найдётся то, чего ты так несправедливо лишена!»

Несдержанный на язык — потенциальный самоубийца. Именно несдержанность эта и является его орудием смерти.

Муст — Вовс:

— Мы должны всюду успеть. Наш — пока что малый — народ обязан всему научиться, во всём обозначиться. Наука, искусство, спорт — во всех сферах бытия мы будем первыми. Только таким образом мы сможем избежать подобное пережитому.

— Твоя философия ввергнет нас в ещё более худшую историю. Очень уж эта установка напоминает мне кое–кого.

— Ты имеешь в виду гонимое отовсюду племя обрезанных распинателей?!

— Я имею в виду, прежде всего, тех, кто попытался однажды это племя уничтожить.

— Вся история человечества — это книга бед и ужасов, насилия и кровавых смертей.

— Бог не даёт нам такого права — мстить. И разве только нам принадлежит этот мир?

Верному Бог помогает (народная мудрость).

Зло не так опасно и страшно, когда знаешь, что оно есть (автор неизвестен).

Дирижёр щепотью осенил оркестр, и музыка возникла. Автор.

Каталажка (Холоша — Мусту):

— Ты опасный человек. Ты сеешь вокруг себя безумие. Ты разносчик самой страшной инфекции.

— Где–то я уже слышал эти слова. Спасибо за то, что ты сказал, то есть повторил их. Они мне на многое открывают глаза.

— О чём ты глаголешь, абориген?!

— У меня к тебе просьба: делай своё дело быстрее и без оскорблений моего национального достоинства. Или убей!

— Не рассчитывай, это слишком лёгкий исход. Я не стану твоей жертвой. Я не застрелю тебя. Я, в крайнем случае, прокляну тебя! А это хуже смерти. Ты знаешь.

— Ну, спасибо! А то у меня голова разболелась. Я не хочу умереть, как собака.

— Зато других ты приговаривал. И, может быть, сам и казнил?!

— Это невозможно доказать.

— Пожалуй. Но всё равно ты и такие, как ты, казнить сами себя будете. Сначала вы уничтожите врагов, если, конечно, сумеете. А потом приметесь за своих.

— С какой стати? Мы себе не враги.

— Так было и не раз. Взять хотя бы Россию.

— Мы совсем другая нация. У нас иные культура, вера.

— Нация — это собрание людей. А значит, ей свойственно, что пристало человеку.

— К чему так много заумных фраз.

— Убивший однажды убьёт вновь. А когда убивать станет некого, он поканчивает собой.

— Мы не убиваем, мы спасаемся.

— Спасение чужой кровью — наихудшее из преступлений.

— Нашу кровь никто не считал.

— Мне надоела эта дискуссия. Хотя ты можешь продолжать. Это как бы твоё право на последнее слово, приговорённый.

Из записной книжки Чина:

Дети играют в расстрел. Трое стреляют, а четвёртый у стены, словно подкошенный, падает. И получается у него весьма правдоподобно (сюжет для картины).

Когда человек оставляет дом, он забивает окна косым крестом. Когда покидает жизнь, над ним ставят прямой крест. Автор.

Тама не женщина, а жасмин.

— Обо мне все женщины говорят: он сумасшедший! — с придыханием сказал Ной и сделал при этом страстную гримасу, после чего впился в девушку коченеющим взглядом, бормоча: — Скажи! Скажи: «Ты — сумасшедший!» Обзови меня безумцем!

Девушка вскочила. Стул опрокинулся. Стуча каблуками, она побежала.

Так раньше или позже все они убегают от незадачливого любовника.

Семивёрстов почувствовал, как приближается неотвратимое. И заплакал. Ему захотелось всех простить. Было и есть у него и немало тех, кого надо просить о прощении. Но в этот момент рядом находился только Пиза, перед которым он ни в чем не был виноват. Мур плакал, но не от ужаса неизбежности, которая подступала, не от сожаления или обиды, что всё для него кончено. Он плакал в сладостном предчувствии, которое сулила ему приближающаяся неизбежность. Она сулила ему радость и свободу, которые в какие–то мгновенья ему уже приходилось ощутить: в самолёте, в объятиях любви и на качелях.

И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже: ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет; ибо прежнее прошло.

Откровение, 21,4.

Эготерапия:

Кому нужен сегодня сюжет? Сколько можно раболепствовать перед фабулой и композицией?!

Текучая, совершенная и блестящая, словно рыба, ароматная и опять же текучая, как хвойная смола на солнцепёке, фраза — вот она, отрада современной речи, знак новой литературной эпохи.