Валерий Митрохин - Афорист

Итак, бойтесь незнакомых слов, обманных синонимов, словосочетаний–перевёртышей.

«Пятый угол» не развлекаловка по телику. Оно, это словосочетание, по–прежнему несёт тяжелый заряд муки.

На песке у самой воды двое. Она лежит у него под боком, плечом под мышку. Его рука у неё за спиной. Сверху — с обрыва кажется, что он идёт вдоль воды, опираясь на неё, как на костыль.

Нередко так бывает в жизни: кто–то из двух, сложившихся в пару — опора. Другой — калека.

Терентий смотрел вдаль — в перспективу ландшафта, — и его охватывала печаль. Она казалась беспричинной. За обман не любил он иллюзию. Все эти фокусы и копперфильды с их рукоблудием его настораживали. Он боялся их чёрного искуса.

А эти уходящие как бы в один угол линии моря, эта собирающаяся в одну точку перспектива никогда не казались ему иллюзией. Он смотрел в даль, как смотришь в женщину. Открытую, но чужую. Завоёвывать её, конечно, никто не запрещает. Но ты едва ли на это пойдёшь по разным причинам. В молодости — от страха получить отказ. В зрелости из–за боязни разочарования. В старости из опасения разочаровать её. Эти–то моменты и являются причиной того, что тебя охватывает эта печаль на пленэре.

Я пыль — и тем счастлив! Я тлен — и тем горжусь! Я — вечный комочек материи, из коей создана твердь. Вовс.

Стены рыбацкой времянки снаружи и изнутри были расписаны лозунгами и матерщиной.

— Вот видишь, — воскликнул Пиза, — какие они ханжи! Требуют закрытия стриптиз–клуба, чистоплюи, а как размалевали домик.

— Они такие же, как мы. Вся их мораль — политическая маска.

— А это значит, братишка Автор, ничего у них не получится. Они нас не одолеют, потому что у них нет перед нами никаких преимуществ.

— Я старобывший человек. Какой с меня спрос? — трепыхался Терентий.

— А что ещё в свою пользу можешь добавить? — лениво поинтересовался Параскева.

— Знаю аборигенский язык. Я дружил с вами в детстве.

— Детство — возраст несознательный. А вот, что язык знаешь, хорошо. Ну–ка, скажи что–нибудь!

И старик сказал. Произнес по–аборигенски, что вспомнилось. Прозвучало такое, что атаман просто не мог не застрелить его на месте.

Тело было брошено, как попало, словно ненужная одежда впопыхах.

И вот я увидел поразительное знамение. Семь Ангелов несли последние бедствия. Последними названы они — ибо с ними оканчивалась ярость Божия.

И предстало предо мной нечто подобное кристаллическому морю, охваченному огнём. А в нём я увидел тех, кто победил зверя, его изваяние, его число, означающее имя его. Они стояли у моря, держа гусли Божии. Они пели песнь слуги Божия Моисея и песнь Агнца: «Велики и чудны дела твои, Господи Боже Вседержитель! Праведны, истинны пути Твои, Царь святых! Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? Ибо Ты един свят. Все народы придут и поклонятся перед Тобою, ибо открылись суды твои!»

После этого отверзся храм небесный, храм скинии (шатра) свидетельства. И семь Ангелов с семью последними бедствиями вышли из храма, облачённые в чистые льняные сверкающие одежды, перехваченные на груди золотой перевязью. И тогда одно из четырёх животных существ подало этим Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Божиим.

А храм заполнился дымом славы и силы Божией. И никто не мог войти в него, доколе не закончились семь бедствий, принесённых семью Ангелами.

Политика губила цивилизации.

Всё происходит неправильно. И это правильно. Иначе было бы скучно. Пур — Шпагатов.

Если вы попали в беду, обращайтесь к еврею. Генри Миллер.

Золотыми туннелями лета

Я лечу, моя песенка спета.

Неприятность суровая эта

Неприятна вдвойне для поэта.

Не мои теперь белые розы.

А мои теперь заросли прозы.

Там блуждаю один, безоружный—

Неприкаянный весь и ненужный.

Мне по возрасту эти игры,

Но совсем не по нраву тигры…

(Рифма «титры» лучше, но есть в ней изъян).

Наши колготки носят самые красивые женщины. А красивы они потому, что носят наши колготки. Реклама.

Диаграмма. Диафрагма.

Танцы бывают разные. Я люблю, когда танцует кровь. Муст.

Женщина с гоголевским носом.

Кристина Х. — королева фламенко — отличается от других танцовщиц тем, что многим из них уступает красотой лица, совершенством фигуры. Так чем же она взяла?

Тем, что способна исчезать в танце. В танце нет её — Кристины Х. Только танцующее нечто, то есть сам фламенко.

Фламенко. Фламинго.

Отвечает по телефону, словно из блиндажа.