Валерий Митрохин - Афорист

Эх, август! Я всегда в это время лета ощущаю себя фруктом. Автор.

Собаку, которая тебя укусила, не убивать, а наблюдать надо. Хагенбрудер.

В случае чего, первыми дохнут чистюли. Хакхан.

Субмарина всё больше отставала от Пур — Шпагатова. Однако сдаваться (мириться) не хотела. И, видя, что любимый уже не оборачивается ни на её смех, ни даже на неё слёзы, бросилась участвовать во всяких телеиграх, где можно было бы, если не отличиться, то есть публично завоевать путёвку на какие–нибудь Багамские острова или хотя бы в Алаверды, иначе говоря, любой ценой посредством телеэкрана ещё раз попасть в поле зрения бывшего супруга. Но как в житейских делах, так и в ментальных своих подвигах терпела поражение за поражением. Для победы ей не хватало (всего понемножку) ни обаяния, ни воображения, ни артистичности, ни самоиронии, ни интеллекта. К несчастью, бедняжка этого не понимала и потому продолжала бороться за своё счастье, как могла и как (подсказывал разум) хотела, низводя себя всё ниже: от нелепости к глупости и далее к безумию.

А спас её от этого падения Пиза, оценивший её тело, научивший простому делу — показывать этакую красоту за деньги.

Конфискалы — порождение новых структур власти.

Валютаристы — ещё одно порождение, на этот раз базарной экономики.

Винодел раскинулся на диване. И зевал. Он видел своего хозяина насквозь, поскольку некоторым котам доступны (открыты) несколько измерений. Заглядывать слишком далеко Винодел не любил. Но и из того, что представало его капризному взору, он лениво делал вывод: всюду они — эти создания, так кичащиеся своим образом и подобием, — делают примерно одно и то же. Творят над собой такие нелепости, низводя дар Божий до абсурда, что не оставляют для себя никакой надежды когда–нибудь достичь самого вожделенного — радости бытия.

Кот вздохнул. И от этого его движения пахнуло некоторым сочувствием, поскольку, несмотря ни на что, он любил своего хозяина и всегда желал ему только хорошего. Хотя тот никогда не прислушивался к тому, что время от времени внушал ему Винодел. Напрямую, когда хозяин спал, и наяву, погружая неслуха в мимолётный транс, который бедняга поэт принимал за вдохновение.

«Пора бы тебе, братец, отдохнуть малость!» — попытался порекомендовать и на этот раз Винодел. Хозяин отодвинул от себя машинку. До хруста прогнулся, давая послабление отёкшей от долгого сидения за столом спине. Пошёл на кухню, стал молоть кофе.

«Одно и то же. То языком по телефону мелет, то на кофемолке. А ведь пить эту гадость да ещё по несколько раз в сутки хуже, чем водку натощак».

Хозяин тут же остановил агрегат. Пошарил в шкафу и, найдя пачку чая, заварил его целую ложку на стакан.

«Чифирь разрушает сердце не меньше кофея!» — промурчал Винодел.

Хозяин замер. И разделил стакан надвое.

«И эта доза крепка. Сам ведь знаешь!»

— А ты чего тут околачиваешься, бездельник? Недавно ведь завтракал.

«Я завтракаю у тебя, когда добрые люди обедают».

— Где–то у меня тут колбаска завалялась. Ага! Вот. Лопай, шалопай!

«Такую колбасу и собака жрать не станет. А он мне подсовывает, как будто деликатес какой–то! Эх, жизнь! И угораздило же мне так попасть… А что делать! Голь перекатная. От гонорара до гонорара. Концы с концами никогда не сходится. Нищета такая, что даже мышам тут делать нечего!»

— Ну, ничего, проголодаешься, поумнеешь.

«Иной на моём месте давно бы всё бросил, ушёл, куда глаза глядят. Не могу. Чувство долга не позволяет мне с тобой так поступить. Пропадёшь без надзора. Иной раз таких опасных баб приводишь… Не будь меня рядом, какая–нибудь наверняка захомутала бы его. И тогда прости, прощай призвание. А кто отвечай? С него тоже, конечно, спрос будет. Но и меня по спинке, по головке, за ушами… не погладят. Эх, жизнь!»

— Давно бы так! А то принюхивается, аристократ несчастный! Избаловал я тебя.

«Господи! Да чем таким ты меня так балуешь? Раз в год перепадёт кусочек рыбки. Да и то солёной, а ещё и в маринаде. Проглотишь, а потом неделю желудочным катаром страдаешь».

Приехало коммерческое телевидение, называемое в народе «Черномурка».

Спрашивают, у кого из аборигенов лучше всего было бы взять интервью. Все, конечно, в один голос Муста гукнули.

И суровый, непримиримый поборник незаёмности вышел на встречу в европейском костюме. Более того, влез на арбу с сеном. Проехал на ней (не один раз) перед телекамерами. После чего, спустившись на грешную землю, отряхнув с фрака остюки, позировал там и так, где и как, и сколько требовали. В конце концов, ему дали микрофон. Вещал он долго и о многом. А когда показывали, то очевидцы с удивлением отметили, что говорил заступник слишком мало и совсем не то, что записывали.