Алексей Петров - Адюльтер доктора Градова

Закивала радостно Даша, засветилась вся, «ха–а–оу-у-у» промычала. Хорошо, мол.

Сделали ей кесарево сечение. После операции тяжелейший паралич кишечника случился. Живот раздуло, перистальтика прекратилась. Лёгкие у Даши и так недоразвитые, а тут ещё кишки их прижали. Задыхается Дарья, орёт от боли. Уж врачи лечили её, лечили — всё без толку. Что ж, решили, видно, не судьба, не должны такие рожать, помрёт, наверно.

День мучается Даша, другой — доходит, словом. А Володе Сарычеву, молодому доктору–гинекологу, стало вдруг жалко её — хоть плачь. Решил он ещё раз попробовать. Надел «водолазный» костюм: резиновые перчатки, клеёнчатый фартук, — намешал «электролитов» в произвольных пропорциях (магний, калий, кальций) и всё это в кишечник ввёл. Покрутился, подождал — вроде ничего нового — и домой пошёл.

На следующий день приходит — что такое, в самом деле? Тихо в отделении, не кричит никто! Бабка–опекунша докладывает: всё нормально, ночью кишечник заработал.

И пошла с этого дня Даша на поправку. А недели через три её выписали.

Из роддома вёз Дашу муж — торжественно, неспешно, в инвалидной коляске. А рядом гордо шла бабуся с ребёнком на руках.

— …Э, так у тебя, стало быть, наоборот, наверно, — смекнул Коля. — Поди, ни одна бабёнка теперь не вдохновляет…

Вот привязался, в самом деле!

— Да с чего ты взял? Всё у меня нормально.

— Да как же «нормально», когда чуть что — железки с кровью мерещатся?

— Ничего мне не мерещится. На работе я кто? Врач. О деле думаю и больше ни о чём… А на улице, случается, повстречаешь бывшую свою пациентку, о которой никак эдак особенно не думал, приглядишься — ого! а девочка–то классная!

— Ну и подвалить к ней легче, конечно, — обрадовался лесник, — раз уж между вами было что–то такое интимное…

— Да нет, — пожал плечами Градов, — то, что было, забывается быстро. Всё как бы заново воспринимаешь, словно в первый раз её видишь. Моя работа научила меня ценить женскую красоту. Ведь что такое красота? Почитай, например, Ефремова, у него об этом хорошо написано. Прежде всего это здоровье, благополучие тела. Белые зубы, правильная осанка, чистая кожа, влажные глаза — с женщиной всё в порядке. Инстинкт подсказывает тебе, что с этой самкой можно получить здоровое потомство… Ну а если уродина — тут уж извините… Хотя, конечно, врачи обязаны подавлять в себе эту неприязнь.

— И часто в тебе возникает эта самая… неприязнь?

— Редко, но бывает…

***

Камерный оркестр играет Гайдна. Виолончели, скрипки, группа духовых. Одухотворённые лица музыкантов без малейшего признака отрешённости и излишней глубокомысленности. Исполнители молоды, а потому живо реагируют на происходящее — сидят полукругом и внимательно следят друг за другом. В этих взглядах можно прочесть обожание и усмешку, печаль и настороженный интерес, а порой гордыню, стремление отличиться, блеснуть. Изредка кто–нибудь из музыкантов берёт на себя роль солиста, и тогда партнёры смотрят на него вопросительно и ревниво. В едва тронувших губы улыбках угадывается всеобщая влюблённость и плохо скрытое желание.

В оркестре много женщин. Одеты они вызывающе экстравагантно: у этой шляпка с вуалью, а у соседки большой бант на голове, там элегантное декольтированное платье или, что вовсе удивительно, фрак и галстук–бабочка… Туманный взгляд предельно беззащитен: женщина рождает прекрасную мелодию, — и ты почти физически чувствуешь, как музыка льётся из–под пальцев исполнительницы.

Кажется, что музыканты ведут оживлённую беседу, но смысл её понятен только им, ибо это перекличка звуков, жестов, улыбок…

Вот совсем ещё юный исполнитель, ему лет шестнадцать. Он в любовном экстазе терзает виолончель, ритмично покачивая склонённой к инструменту головой. В его глазах — восторг обладания. Соседка–скрипачка украдкой наблюдает за ним, изредка облизывая губы, пересохшие от предощущения близости — это граничит с распутством.

И во всём этом шабаше нескромных намёков и изящной пошлости безраздельно властвует дирижёр. Глаза его закрыты, углы рта опущены, тонкие пальцы мелко дрожат, увлажнённый лоб чист и высок. Лицо дирижёра дышит страстью и пороком.

Удивительная, волшебная оргия под музыку Гайдна…

— Игорь Николаевич, вы просили истории температурящих.

— А, да–да. Спасибо, положи на стол.

— Вы болеете?

— А что такое?

— Всё дежурство с кровати не поднимаетесь. И телевизор у вас целый вечер бубнит какую–то филармонию.