Алексей Петров - Con amore

Зимой, когда рано темнеет, играть во дворе можно было только часов до пяти, но разве тут наиграешься, если приходишь из школы в час дня и нужно ещё сделать уроки? Выход нашли быстро. Когда темнело, перебирались на проезжую часть улицы — там почти круглосуточно горели фонари. Двумя кирпичами отмечали границы ворот. Размеры площадки выбирали произвольно, в зависимости от количества игроков. Коньков никто не надевал: единодушно решили, что для такой игры коньки — амуниция абсолютно непригодная. И потом, для коньков ведь нужен лёд, а где его взять? Самим заливать? Негде и некому. Да и морозы на Украине — штука весьма ненадёжная, часто они переходят в сырую оттепель, на дорогах появляются лужи, и тогда уже не до коньков.

А ещё было сложно с клюшками. Советская промышленность тут явно не справлялась. Если в «Спорттовары» завозили партию клюшек, только самые удачливые и расторопные покупатели успевали приобрести впрок две, а то и три, благо, что стоило это тогда всего рубля полтора. Поэтому нередко приходилось делать клюшки самим. Снаряжалась представительная экспедиция в Пушкинский парк, и пока одни стояли на стрёме, другие выламывали в кустарнике самые подходящие ветки — те, что заканчивались крюком нужной формы.

Отец сделал Лёньке на заводе клюшку из фанеры. Вернее, несколько одинаково вырезанных кусков фанеры были склеены так, чтобы добиться достаточной толщины и прочности. Дома Ковалёв–старший обил крючок этой клюшки куском жести, а потом ещё обмотал изоляционной лентой. Когда Лёнька вышел с этим тяжёлым и крепким орудием на улицу, вся дворовая братия единогласно решила, что такая клюшка предназначена не для полевого игрока, а для стража ворот. Пришлось Лёньке пожертвовать свою клюшку Валерке–вратарю, а у того взять настоящую, которую дворовому голкиперу удалось купить в «Спорттоварах».

Валерка был самым маленьким из ребят, поэтому летом его дразнили Колобком. Зимой же вспоминали вдруг, что Колобок — непробиваемый хоккейный вратарь, и тогда уничижительное «Колобок» немедленно превращалось в солидное и строгое «Колоб». Валеркин отец сделал для пацанов хоккейные ворота: каркас был дощатым, а сетку вырезали из старого гамака. И хотя эти ворота были очень маленькими, даже ниже Валерки, игра стала ещё азартнее и ожесточённее. Ах, как приятно было забросить в такие ворота шайбу или, допустим, маленький теннисный мяч и видеть, как вздрогнула, затрепетала сетка за спиной у голкипера!

Ох, и незавидная же была доля у вратарей! Дело в том, что они были обязаны оберегать свои ворота не только от шайбы, но и от гаишников. Милиция явно не одобряла эти хоккейные баталии на дороге. В те годы на проезжей части было не так уж много машин, но гаишники всё равно гоняли мальчишек, нет–нет да и наезжали в самый разгар матча. Вратари зорко следили за дальним перекрёстком, и если там, у светофора, медленно обозначался контур окрашенного в жёлтое автомобиля ГАИ, кричали тревожно и отчаянно, как чайки перед штормом:

— Канарейка! Канарейка!

И тогда полевые игроки, подхватив свои клюшки, улепётывали со всех ног в темень ближайшего двора. Вместе со всем своим хозяйством, заботливо поддев плечом деревянные ворота и подхватив неподъёмную клюшку, стремительно удирал маленький Колоб. Шайбу же нередко оставляли на поле боя. Из машины выбегал угловатый мент и неумело обозначал погоню. Но не было случая, чтобы кого–нибудь поймали. Да они, гаишники, кажется, и не собирались никого ловить. Схватишь пацана — а что потом с ним делать? Вести к родителям? Но родители, похоже, и без того знают, что мальчишки гоняют шайбу на проезжей части улицы. Вон как комфортно устроились хоккеисты: под окнами родной пятиэтажки, на плотно утрамбованной автомобилями дороге, на свету, под самыми фонарями — позавидуешь!.. Так что ловить не ловили, но в напряжении держали постоянно. Зато разговоров потом у мальчишек было на несколько дней! Опять провели «канареечников», и всегда так будет! Весело!..

В одиннадцатом часу, когда уже приближалась к концу последняя передача единственного тогда телевизионного канала, раскрасневшийся с мороза, взмыленный, в насквозь промокшей одежде Лёнька возвращался домой. Клюшку ставил в углу в прихожей, с трудом стаскивал с себя заснеженные шаровары и шёл ужинать. О музыке, конечно, уже не говорили: тут доползти бы до кровати.

О музыке не говорили, но о ней думали. Всё чаще сердился Виталий Сергеевич, понимая, что с учеником творится что–то неладное. Лёнька скатился на тройки, потом и вовсе не приготовил урок, получил двойку, и тогда состоялся серьёзный разговор сына с родителями.