Алексей Петров - Con amore

И тогда над Пожарником перестали издеваться. И даже иногда спрашивали у дяди Толи позволения недолго, буквально час или два, посидеть в бойлерной, погреться, или, если это летом, залезть на вишню и собрать в стакан немного ягоды «маме на компот»…

Несмотря на то, что почти всё своё свободное время Лёнька проводил во дворе с друзьями, по вечерам он всё же усаживался за пианино и занимался музыкой. Отцу, правда, не очень нравилось то, что это происходит вечером: именно в этот момент начиналась программа «Время», и, хотя там изо дня в день было одно и то же (речи Брежнева и Косыгина, борьба за мир во всём мире, дальнейший и неуклонный рост благосостояния советских трудящихся, отпор американской военщине, бесчинства израильских агрессоров, битва за урожай, рекордные надои и так далее), отец с трудом мирился с мыслью, что в этот вечер придётся обойтись без «последних известий». Втайне раздражаясь, он всё же отключал звук телевизора и потом с тоской поглядывал на экран, пытаясь угадать по движению губ диктора Игоря Кириллова смысл его сообщения, а в это время Лёнька играл свои гаммы и этюды. Только в самом конце программы «Время» отец вдруг подскакивал, как укушенный, и с громким возгласом «Тихо! Спорт!» включал звук.

— А шо у нас сегодня было? — удивлялся Лёнька.

— Интересно, как там «Шахтёр»…

Лёнька играл подолгу, стараясь довести своё исполнение до того уровня, когда уже не стыдно показать учителю. Однажды Виталий Сергеевич открыл ему простую истину: для того, чтобы стать хорошим пианистом, нужно заниматься с каждым годом на час больше: в первом классе — час в день, во втором — два часа и так далее. «Это что же, — удивлялся Лёнька, — скоро я и вовсе по полдня буду сидеть за пианино?» Но он упрямо старался следовать этому правилу: ставил на крышку инструмента будильник и музицировал, хмуро поглядывая на циферблат. Казалось, что стрелка замерла. Конечно, по три–четыре часа в день он не занимался, но когда что–нибудь не получалось, упорно отрабатывал одни и те же пассажи и фрагменты, не замечая времени.

Долго не давался Лёньке «Вальс» Шопена. Ноты принёс Забельский. Он сказал:

— Обрати внимание, как надо это играть, — и ткнул своим пальчиком в верхний левый угол нотного текста. — Con amore! То есть «с любовью». Совсем недостаточно выучить текст и исполнить его в точности. Это ты и так обязан сделать непременно. Но передать чувства, мысли, философию автора — вот сложнейшая задача, которую преследует любой мало–мальски уважающий себя пианист.

— Да, но… Шопен… — растерялся Лёнька. — Мы ведь раньше такое не играли. Наверно, это очень сложно.

— Не беспокойся, ноты адаптированы для начинающих. Справишься. На самом деле у Шопена это ещё сложнее, там четыре диеза, а в средней части целых пять бемолей. Кстати, если мне не изменяет память, в настоящем авторском тексте никакого «con amore» нет. Вероятно, это редакторская пометка.

— Зачем же он своевольничает?

— Кто?

— Ну, редактор…

— Гм… — Забельский задумался. — Очевидно, это у него что–то личное… Или, может быть, он написал это для того, чтобы ты лучше понял, как исполнять «Вальс». Ну, в самом деле, что такое «модерато» или «адажио»? В любом нотном сборнике ты это найдёшь с лёгкостью. «Модерато»… мм… довольно стандартный, безликий темп, играй, как считаешь нужным — так, как позволяет тебе степень твоей духовной зрелости. Понимаешь? Но иногда автор или редактор нарочно указывает совершенно оригинальный, необычный темп исполнения, и это заставляет тебя отнестись к пьесе с особым вниманием… «Кон фуоко» — «страстно, с огнём». «Кон брио» — «оживлённо, с жаром». «Кон аморе» — «с любовью»… Вот так мы с тобой выучим итальянский! Согласись, язык красивый, будит фантазию.

— «Квази уна фантазия», — вспомнил вдруг Лёнька надпись на первой странице «Лунной сонаты».

— Вот именно, «как бы фантазируя», — согласился Виталий Сергеевич. — Но обрати внимание: у Бетховена эта ремарка относится ко всей сонате номер четырнадцать. А знаменитая первая часть её исполняется всё–таки «адажио состенуто», то есть «медленно, сдержанно». А что, ты уже и «Лунную» пробовал играть?

— Конечно. Первую часть почти на память знаю, — с гордостью сообщил Лёнька.

— Ну–ну, — усмехнулся Забельский. — Это только кажущаяся лёгкость. На самом деле четырнадцатая соната Бетховена — произведение очень сложное и глубокое. Думаю, что восьмилетнему человеку не всё дано понять в ней… И не забывай всё же: на сегодняшний день наша задача — выучить «Вальс» Фредерика Шопена. Мелодия это довольно тонкая, изысканная, тебе понравится.