Валерий Осинский - Чужой сын

По странной ассоциации, или из–за усталости, в тот день он мне запомнился лет тридцати пяти, пониже среднего роста, с цветом курносого лица больным, темно–желтым, но довольно бодрым и насмешливым. Особенно неприятными показались его глаза, с каким–то жидким водянистым блеском, прикрытые почти белыми моргающими ресницами. До сих пор не могу избавиться от наваждения.

Автоматчик в прихожей от старательности споткнулся о маленький круглый столик, на котором стоял пустой стакан. Все полетело и зазвенело.

— Да зачем же стулья ломать, ведь не казенные! — пошутил офицер.

Под фуражкой его лицо казалось маленьким, как у подростка, нацепившего отцовский наряд, и при других обстоятельствах я вряд ли его узнал. Говорил он тихо, слушал с рассеянным видом. Я обратил внимание на его руки. Руки его соратников искали приют то на животе, то за спиной, то в карманах, словно тяготили своих хозяев. А руки подполковника помогали ему. Он наугад взял со стеллажа блокнот–переписку девушки, бегло пролистал страницы и отложил его из стопки вещей. Ему доложили шепотом, и он внимательно посмотрел на Гришу. Рассеянно — на Раю. Все время, что, очевидно, говорили обо мне, он, слегка наклонившись к говорившему, не свел с меня глаз. Не понимая, где меня видел. Так на улице мало знакомые прохожие не решаются кивнуть.

Подполковник закусил губу и вытянул из стопки бумаг между книгами папку с рисунками девушки.

Из десятка перевернутых на столе эскизов он отложил два свежих, местами скукоженных от сырой акварели. Его острые лопатки ровно ходили под кителем, пока он перекладывал листы ватмана.

— Чьи это рисунки? — Офицер протянул акварели мне как посреднику между хозяевами. На эскизах чернела зловещая фигура монаха. Склоненные лики на обоих рисунках скрывал мрак капюшонов. Мне показалось, я разглядел их седеющие головы и черные брови. Они словно оглядывались и кивали, а может, кланялись кому! В руках монаха было что–то неразборчивое. Одна акварель была крупнее и мастеровитее. Другая — словно бы срисована с первой.

— Что с вами? Вы побледнели! — сказал офицер.

— Ночь в дороге. Ничего не могу сказать об этих рисунках.

— Это ее брат? Говорят, он был в капюшоне.

— Иногда он так одевается, — я вернул акварели. — Вы бы вызвали специалиста, пусть он поговорит с Гришей. Кто–то из ваших сказал, что Гриша утром шел в детсад за помоями и наткнулся на тело. Перепугался. Побежал в общагу и не смог объяснить. На улице уже болтают черте что!

— Сейчас приедет районный психиатр. — Офицер, склонил набок голову, еще раз просмотрел и отложил рисунки. — Я где–то вас видел!

— Возможно. Город не большой.

Тем временем вошел высокий и жирный человек с одутловатым и бесцветно–бледным гладковыбритым лицом. Он был в очках и с большим золотым перстнем, в плаще нараспашку с блестевшей лысиной и седым венчиком над ушами и на затылке. Шумно отдуваясь, он сердито бросил кепку на стол, кивнул Рае и неопределенно всем, и склонился над Гришей. Потом присел рядом и попросил всех, кроме сестры, выйти. Манеры его были медленные, как будто вялые и в то же время изученно–развязные. Впрочем, было видно, что дело свое он знает.

Все время, пока врач занимался Гришей, офицер в соседней комнате неторопливо пролистывал блокнот, мизинцем зажимая перегнутые листы.

— Что–нибудь интересное? — спросил я. Его коллеги с укором покосились на меня: очевидно, я нарушил субординацию.

— А кто это — Сережа? — отозвался подполковник.

— Знакомый.

Офицер отложил блокнот.

— Наверное, противная работа. Как у прачки! — сказал я и закурил.

— Прачка пользуется стиральной машиной. А мы вручную. Пожалуйста, не курите или на улице. Я недавно бросил. Мутит от запаха…

Вошел психиатр.

— Я наблюдаю его с детства. Ничего нового! — У врача был высокий голос и семитский выговор. Мужчина попенял служивым на грубость с инвалидом и сказал подполковнику: — Конечно, мы проведем обследование, Валерий Иванович! Но вряд ли он расскажет больше. Он сильно напуган! Гриша привязался к какому–то Сереже. Постоянно говорит о нем. Это вряд ли мотив для агрессии, даже, если бы он мог действовать последовательно.

Подполковник кивнул и отдал распоряжения подчиненным. Полицейские шаркая ботинками и лязгая оружием, потянулись к выходу. Рая энергично жестикулировала и переписывалась с врачом.

— Нужно поговорить, — вдруг обратился подполковник ко мне. — Пойдемте к вам.

Я пожал плечами.