Валерий Осинский - Чужой сын

— Свяжитесь с Родиным, — наконец, сказал он. — Он все объяснит. На неделе я зайду.

— Вы что же, заберете Сережу?

— Договаривайтесь с его отцом.

Я живо представил, как Родин ловко обходит помеху — больного ребенка.

— Вы бы отдали своего сына? — спросил я.

Мент понимающе покивал, словно его голову на шарнирах шевельнул порыв ветра.

— Опека — формальность. Мальчик хорошо знает эту семью.

— Не морочьте мне голову! Отцу он не нужен! Вашему Шойману — подавно! Мальчика я вам не отдам! Найму адвоката и хрен вы облапошите ребенка.

Мент недобро хмыкнул.

— Смотрите сами. Через неделю я зайду и, если мы не найдем понимания… — Он поднялся и мягко прихлопнул по столу.

— Что тогда?

— Будем действовать по закону. Мальчик поживет под моим наблюдением. Теперь вы у меня на особом контроле.

Меня покоробили штампованные обороты мента. Я понял: этот служака ночевать станет у дома, не отцепится, пока не угодит «приятелю» и не заберет мальчика. Представил неухоженного голодного ребенка в общаге, в грязном закутке, напуганного, и никому не нужного среди чужих людей…

До вечера, пока Родин не вернулся с работы, — или чем он там занимался! — трубку сняла какая–то женщина! — во мне тлела ненависть к нему.

В тот день Рая записала: «Когда по–настоящему любишь свое — уважаешь чужое. Они пользовались нашей культурой, литературой, театрами, живописью, наукой, государственным устройством и подражали нам. А теперь назвали это «оккупацией». «Оккупанты» — четыре инвалида, у которых здесь только прошлое!

Участковый — въедливое ничтожество! Зачем ему больной ребенок! Это, как обглоданное войной, наше несчастное будущее!»

По поводу «въедливого ничтожества» я узнавал. Мент окончил педагогический институт, факультет физического воспитания, то есть ликбез. Его жена вечно хворала, хворал ребенок, они мучились в общаге, но назад в село не возвращались. Самоутверждались, как где–нибудь в провинциальном Ереване, Риге или того хуже.

Что еще написать о менте? Как в детстве пьяный отец ласково подозвал его к себе, а потом больно крутил ухо? Мент даже не понял бы, что это неточная цитата из знаменитого русского парчового писателя Бунина. (Как его обозвал кто–то). Теперь эти Ионы, вчера воинственные, а ныне вполне мирные, трудятся на российских стройках, торгуют на рынках Москвы домашним вином, забыв о своем великодержавных планах.

Вечером я дозвонился в Чехов. На мои вопросы Родин завел: «Понимаешь, старик!» И поведал, что у него только налаживается с «бабой». «У нее двухкомнатная квартира и дочь. Она добрая. Но ведь Сергей не на день–два, а на всю жизнь!» — шептал он, прикрывая трубку ладонью, чтобы его не услышала «баба». «Как устроюсь, обязательно заберу. Опекунство — пустяк. Это мировой мужик! Бабки отстегнет, как только бумаги будут готовы. Так что ты не тяни…» Он долго вминал мне в ухо просьбу сходить в детский сад Сережи за какой–то справкой. Я записал форму и адрес.

— Теперь послушай. Если попробуешь нахлобучить малого… — и выложил трехэтажным.

В трубке обиженно засопели.

— Я же не оскорблял тебя, когда ты пялил мою бабу! Сделай, ладно? — и его голос затерялся среди проводов.

Рая прочитала адрес, надиктованный Родиным, и написала:

«Гриша там берет помои для свиней».

Я понимал: никто не выдаст мне справку без доверенности. Но пошел. Гриша проводил меня.

Увитое плющом шаблонное сооружение в два этажа, площадки для игр среди кустов диких роз и карликовых яблонь с растопыренными ветвями, разукрашенные теремки, лодочки без днищ на утоптанном берегу песочниц.

Григорий оставил меня у распахнутых железных ворот и покатил к кухне свою грохочущую на неровностях тележку с никелированным баком.

Был вечер. Родители разбирали детей. Трое озорников подбежали и, улюлюкая, дернули полы куртки Гриши. Воспитательница прикрикнула на ребятишек, и ватага унеслась за угол беседки.

Мальчишка, один из тех, что задирал Гришу, вприпрыжку побежал к «Волге», только что запаркованной у обочины. Судя по номерам, служебной: советское наследие принадлежности к власти. Ядовито–салатовый комбинезон ребенка мелькал за увядающей осенней флорой. От машины навстречу мальчику мимо меня мелкими шажками направился мужчина. Его спутница в длинном пальто напоминала кургузую лошадку в длиннющей до земли попоне, словно накинутой для забавы с рослого жеребца. Она петляла с преувеличенной опаской между мокрых пятен на асфальте. Словно боялась ступить на медяки осиновых листьев, налипших посреди лужиц. На мужчине был серый костюм. Сам — коренастый, черные прямые волосы с мелкими трещинами седины…