Валерий Осинский - Чужой сын

— У тебя там женщина? Если это не очередное ветреное увлечение, переезжайте вместе!

— Она замужем!

Отец вздохнул.

Позже я выяснил: Родин был в Чехове одновременно со мной. Вдали от погибавшей семьи он преспокойно готовился счастливо отметить Новый год с апельсинами, елкой и какой–то розовощекой вдовушкой.

Меня же удерживала в городе моя уязвленная гордость: женщина, — одна из длинного списка моих бывших любовниц! — даже не помнит обо мне!

Досыта напившись парного молока на завтраки, всласть — водочки к ужину, наслушавшись охотничьих баллад соседей, я, розовощекий и отупевший от скуки, внезапно для родителей, засобирался домой. И, невзирая на причитания матери и молчаливую обиду отца, в один день купил билет на самолет и улетел.

Я тосковал без Иры и хотел, если уж не увидеть ее, то находится к ней поближе.

На пустой равнине письменного стола, — в преднамеренном удалении от края аккуратно сложены стопки книг и тетрадей, услужливо изогнута дуга лампы, — меня дожидалась новогодняя открытка от Ирины. Открытка без адреса и почтового штампа.

Она приходила ко мне! Я бы тут же позвонил, — обманывая себя: мол, справиться о здоровье ребенка! — но не знал номера ее телефона! Навещать Родиных, после памятного вечера в компании мужа Ирины, мне не хотелось!

Чтобы не обижать Песоцких, я готовился, как обещал, встретить праздник с ними, и весь предновогодний день мучился в четырех стенах, думая о Родиной.

Шумная ватага во главе с Ирой ввалилась ко мне далеко за новогоднюю полночь. Они ввалились подобно Екатерине с ряжеными в хибарку одинокого поручика Потемкина. Рая только что увела мычавшего от удовольствия брата, — я подарил ему кожаный ремень, сестре — вязаные рукавицы, шапочку и шарфик. Девушка должна была вернуться, чтобы прибрать со стола…

Подморозило, но снег так и не выпал, что обычно в этих краях. Ира в тяжелой шубе из мутона, — она напоминала бурую медведицу, разбуженную мартовской оттепелью, — у распахнутой калитки хозяйски зазывала подвыпившую компанию. На голове Иры была вязаная труба, и я не сразу узнал женщину.

— Ничего, что без спроса? — спросила она в суматохе. — Я увидела у тебя свет…

— Ничего! У тебя это входит в привычку!

Ира поймала мой быстрый взгляд по спинам и лицам гостей в прихожей.

— Леша в Чехове. Мама и Сережа в санатории. Для троих туда ехать дорого…

Среди пестрых женских нарядов, отглаженных брюк и сорочек мужчин голубело платье Ирины. В волосах серебрилась гусеница из фольги. Чуб напоминал лакированный поролоновый цветок с мятыми лепестками. На ее щеках расплылись алкогольные румяна.

Вошла Рая. Она от порога узнала Иру и зарделась. Меня злило, что девушка присвоила, — и так–то случайную! — мою новогоднюю ночь. Соседка поджала губы. Ее нос заострился и напоминал клюв галки. Рая протиснулась через гостей в комнату накрывать на стол. На физиономии Иры проступила ехидная мина.

Мне стало неприятно, и я ушел помогать девушке.

Компания Ирины — кажется, бывшие одноклассники с мужьями и женами. Всего человек десять, празднично–беззаботные и весьма довольные переменой обстановки. Из тесной квартиры Родиной они отправились прогуляться по новогоднему городу …и попали ко мне.

Гости добросовестно веселились. Два мускулистых мужика, Дед Мороз с синтетической бородой и Снегурочка с накладной косой, смешили друзей. Их приятель по шею нырял в ведро воды и ловил зубами яблоко. Гости поначалу и нас с Раей втягивали в орбиту праздника, но сообразили о недуге девушки и отстали.

Мы с Ирой танцевали под легендарную «Калифорнию» «Иглз» — кто–то ставил и ставил песню вновь: переминались впритирку под музыку из магнитофона. Ее гибкий напряженный стан, небольшая мягкая грудь, — я ощущал ее через рубашку, — легкое дыхание приоткрытых, словно в изумлении, губ в губы, — «в женщине главное — легкое дыхание», вспомнил я из Бунина, — и вызывающее ожидание в зрачках: все напоминало минувшее лето. Ирина пожимала мой бицепс, и ее ноздри пьяненько расширялись.

За силуэтами танцующих пар в цветных вспышках елочных ламп, из темной немоты кресла нас ревнивым взглядом вела Рая. В алой блузе, с тяжелыми золотыми бирюльками в ушах она напоминала цыганку. Девушка не находила сил подняться и уйти. А я мучил ее. Мстил за ее любовь ко мне!

— Если бы ты знал, как я соскучилась! — шептала Ирина. — Если бы ты знал, как мы благодарны за все, что ты для нас делаешь! — Ее хмельной восторг притупил мою подозрительность к лести. Мне померещилось, с ее губ спорхнуло имя или прозвище. Прежде Ира никак меня не называла — в лучшем случае обходилась местоимением.