Юрий Иванов-Милюхин - Докаюрон

Молодая женщина не ответила, она потянулась пальцем к звонку, коротенькое платьице на несколько сантиметров еще приоткрыло безумно ровненькие ножки, тесно обволокло округлую попу, невольно заставив дофантазировать остальное. Дока отпустил створки, в груди шевельнулось сожаление о том, что с юности не пропускает ни одной встречной подружки, а толк от этого получается не всегда. Среди них было немало действительно сладких, с которыми не хотелось расставаться, но эта нежно–таинственная, зефирная какая–то, сладость разбавлялась сумятицей остальной, отчего наспех сварганенная каша почти всегда получалась пресной. Чувство неудовлетворенности собой коснулось душевных струн и растаяло дымком от дорогой сигареты в опоясанной золотыми ободками квадратной пачке, которые довелось наблюдать за толстым витринным стеклом очень дорогого магазина. Но за них нужно было выкладывать немалые деньги или запасаться адским терпением с постоянными оборачиваниями назад, чтобы не ляпнуть чего непотребного, а он привык обходиться чем бог послал, согласным на его какое есть существо. И так было привычнее.

За порогом нужной квартиры его встретила сама хозяйка. Это была молодая женщина лет двадцати пяти с выразительными голубыми глазами, с тонкой талией и полными ножками. Одета она была в простенькое, плотно облегающее кукольную фигурку, ситцевое платье с завязанным сбоку на узелок нешироким пояском. Если бы губы были побольше, она походила бы на невесту Владимира Ивашова из фильма, где он играл роль солдата, получившего отпуск за подбитый немецкий танк. Пройдясь по Доке цепким взглядом, она отошла в сторону и сделала приглашающий жест:

— Входите, только вас и ждем, — мягким голосом сказала она.

— А я сюда попал? — пряча пустые руки за спину, заглянул в коридор за спиной хозяйки Дока. Стало неудобно от мысли, что не подумал о подарке виновнице торжества заранее. — Это у вас день рождения?

— У меня, у кого же еще, — засмеялась женщина. Только сейчас по брызнувшим из глаз искрам и чуть оплывшим чертам лица он понял, что она немного навеселе. — Я вас знаю, мы работаем в параллельных отделах цеха.

Дока напряг было сознание, но в цехе насчитывалось больше тысячи рабочих. В одном стержневом трудилось человек триста женщин.

— Тогда я побежал за цветами, — крутнулся было он на каблуках.

— Ничего не надо, цветы уже вручили, подарки тоже, — она подхватила его за рукав рубашки. — Проходите, все уже за столом и, кстати, вас там ждут.

— Киргизка, — машинально догадался он, знакомство с девушкой из–под Бишкека начало его беспокоить.

— Ну да… азиатка, от волнения за вас у нее даже глаза увеличились в размерах.

— Если бы кое–что уменьшилось, то можно было бы эту знакомую пару дней потерпеть еще, — пробурчал он, прошел в коридор и занялся шнурками на ботинках.

— Чему там уменьшаться! — не поняла намека женщина. — Грудь… маленькая, попа тоже.

— Не скажите, у азиатов чего раздутого много, например, самомнение.

— Ну, вам виднее.

Вокруг накрытого стола сидело человек десять гостей, водка была уже разлита, стаканы и рюмки многие держали в руках. Доку встретил хор нестройных голосов, окинув быстрым взглядом застолье, он заметил, что единственное не занятое место было рядом с киргизкой, при виде партнера по сексу та едва не выронила рюмку из пальцев. Оглянувшись на хозяйку и наткнувшись на ее насмешливый взгляд, он подался к своей нежданной пассии. Глаза у той действительно стали похожи на лупалки суслика, отведавшего корешков опиумного мака. Дока знал, что плантации этого зелья прячутся в долинах перед Памирскими хребтами, об этом поведал в своих книгах его любимый писатель Чингиз Айтматов. Черные зрачки азиатки блестели, словно их отполировали шерстяной тряпочкой, они полностью заняли глазницы, оставив для белков лишь крохотные треугольнички в местах соединений верхних и нижних век. Было непонятно, что она видела через эти стекляшки, ведь они только отражали, не впитывая в себя ничего.

— С тобой все в порядке? — присаживаясь рядом, на всякий случай спросил он.

— Я тебя люблю, — громко призналась киргизка. — Я хочу, чтобы мы никогда не расставались.

— Вы тут уже успели без меня выпить? — еще внимательнее присмотрелся он к ней.

— Никто не пил, но я выкурила одну сигарету.

— С травкой, — догадался он.

— Она слабенькая.

Кивнув на висевший на поясе сотканный из бисера кошелек, призываемая общими здравицами, собеседница опрокинула в рот рюмку с водкой и схватилась за вилку. Дока тоже поднял свой стакан, поднес его к губам. Пить особенно не хотелось, хватало утренней опохмелки, но в организме уже просыпался тот необузданный и завистливый зверек, которым господь при рождении награждает каждого русского. Он уже терзал желания, заставляя их активнее воздействовать на несогласный разум, и Дока не нашел в себе силы для сопротивления. Когда огненный напиток просочился в желудок и принялся растекаться по телу приятным теплом, он наколол на вилку кусок жирной селедки, медленно повел глазами вокруг. Соседи по застолью были из рабочего сословия, они не слишком напрягали разум, чтобы показать себя с лучшей стороны, тем более, блеснуть разумными мыслями, хотя желание такое ощущалось. Беседа в основном сводилась к работе, к семейным проблемам и к ценам на базарах, на женщинах неуклюже сидели мешковатые платья с выглядывавшими из–под воротников бретельками от лифчиков, губы были густо напомажены яркой краской, щеки подрумянены, а короткие прически представляли из себя одинаково боксерские с рубленными затылками штампы для всех совков. Придя к выводу, что кроме хозяйки торжества остановить внимание не на ком, Дока развернулся к той лицом.