Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

— Совсем спятил? — крикнул он. — Квартиру спалишь…

Я оттолкнул его в сторону, не подпускал до тех пор, пока газета полдностью не сгорела, превратившись в кучу пепла. Мент испуганно топтался рядом. Затем вышел за дверь.

— Писатель с ума сошел, — донесся с улицы голос собутыльника Андрея. — Занавески срывать начал, громить все подряд. Я было вмешался, он кинулся на меня. Пришлось убежать. А потом пожар устроил.

Выйдя на лестничную площадку, я едва не столкнулся с Сэмом. Тот отодвинулся в сторону.

— Срубил чеченца, — гордый за победу, сообщил я. — Отвалилась голова. Еле справился со звеорем…

Сэм сочувственно поцокал языком, невольно косясь на мои кулаки. В подъезд влетел длинный лейтенант, не решаясь подойти, кивнул в сторону выхода:

— Вперед, писатель, машина подана.

Снисходительно усмехнувшись, я вышел на улицу. Возле лавочек испуганно обернулись несколько пожилых соседок. На углу дома притормозил «Звапорожец». Шофер открыл багажник, принялся возиться с мотором. Лейтенант закурил, не спуская с меня настороженных глаз. Когда водитель снова уселся за руль, распахнул заднюю дверь, помог взобраться на сидение. «Запорожец» затарахтел, собираясь тронуться с места. В этот мосмент из подъезда выскочил Сэм, сделал отмашку:

— Я позвонил твоей дочери, сообщил, что тебя, вроде, в Ковалевку забирают, — подойдя к ветровому стеклу, отдал он домашние тапочки. Только сейчас я заметил, что сижу в машине разутый. — Да? — сказала она. Помолчала и положила трубку.

Равнодушно пожав плечами, я влез в тапочки.

— Ключи у тебя? Посмотри, — снова с участием в голосе заговорил Сэм. — Дверь замкнуть надо. Воду, газ перекрыл.

Ключ оказался в кармане. Машина отъехала. Возле входа в Ворошиловский отдел милиции нас уже ждали. Подталкивая в спину, пара ментов загнала вовнутрь. В большой комнате за маленьким столом в небрежной позе сидела красивая девушка с черными распущенными волосами. То ли калмычка, то ли казашка. Черноглазая азиатка. На столике початая пачка «Кэмэла». Походив из угла в угол, я попросил разрешения закурить.

— Пожалуйста, — кивнула она на пачку. Щелкнула зажигалкой перед сигаретой.

Их холла в комнату без дверей заглядывали менты.

— Добухался, писатель, — иронично улыбнулся кто–то из них. — И ограбили, и пропился до рваных штанов. А теперь вообще крыша поехала. Может, затолкать пока в камеру? Вдруг опять переклинит.

— Вы бы лучше деньги и вещи нашли, — огрызнулся я. — Следопыты. Полгода уже прошло.

— Бухать не надо, художник. Твои бабки с тряпками давно промотали. Дня три посидишь за решеткой, глядишь, протрезвеешь. Не просыхал. Или в тюрьму на Богатяновской отправят. Нет, ему надо морду набить…

— Не стоит, — махнул рукой сержант. — Сейчас из дурдома подъедут.

— А красавицу куда?

— Проститутку? К следователю.

Девушка хмыкнула, небрежно сунула мундштук сигареты в накрашенные губы. Заметив, что я докурил, предложила еще. В этот момент в проходе показались два амбала в белых халатах. Впереди семенил невысокий мужичок, наверное, фельдшер.

— Этот писатель? — засуетился он вокруг. — Пойдем–ка, голуба, мы за тобой.

Задрав голову, гордый тем, что срубил чеченца, презрительным взглядом я окинул кучку ментов и направился к выходу. Жалкие людишки, готовые отмолотить единокровного брата, нежели защитить от обнаглевшего иноверца. Правда, такова с семнадцатого года политика правительства, поддерживаемая дружным «одобрямс» потомков скотников с доярками, из которых и набраны эти самые менты. Никуда не денешься. У подъезда пристроилась «Скорая помощь». Машина сорвалась с места, закружила по запруженным автомобилями улицам. Вскоре высотные дома остались позади, по бокам замелькали лесопосадки. Я не знал, куда везут. Вдруг подумал, что это чеченский заговор. Покосившись на сопровождавших, с шумом втянул воздух.

— Тихо, тихо, родной, — предупредил один из амбалов. — Наручники вот они, рубашечка тоже.

Лицо вроде русское, у остальных тоже. Мускулы постепенно расслабились. Машина мчалась по прямой как стрела, гладкой широкой дороге. За лесопосадками изредка мелькали невысокие строения, небольшие копешки сена. В основном желтели бескрайние поля пшеницы. Голова потяжелела, начало клонить в сон.

— Не спи, — резко ударив ладонью по щеке, приказал фельдшер.

Я встряхнулся, неприязненно посмотрел в его сторону. И снова поехал.

— Не спи, говорю.

Удар оказался покрепче. Еще один чуть ли не кулаком в переносицу. Бесполезно. Усталость и равнодушие навалились разом. С трудом раздирая слипающиеся веки, я уже не мог уклоняться от жестких кулаков, пока не получил сильную затрещину от сидящего сзади амбала. Вдобавок тот схватил за плечи, сильно встряхнул. «Скорая» проскочила железные ворота, остановилась возле небольшого домика. Кто–то заставил раздеться, кто–то потребовал переодеться в рабочее тряпье. Затем скрутили руки за спиной, подтолкнули к выходу. Мы шли по грязной дороге мимо длинных, белых, одноэтажных бараков. Видимо, недавно прошел дождь. Я пытался оглядеться. То ли концлагерь, то ли просто лагерь для заключенных. По бокам два сопровождающих охранника. Пальцы занемели от наручников ли, от веревок — не поймешь. Возле железной решетчатой двери одного из бараков останови — лись. Громко лязгнул засов, со скрежетом вошел в паз уже за спиной. Задав несколько наводящих вопросов, человек в белом халате, скорее всего, дежурный, махнул рукой вдоль длинного коридора… Справа открылась большая палата со стонущими на железных кроватях людьми. Дикие вскрики, бормотание, лица дебилов. Развязав руки, грубо уложили на грязный, в потеках крови, матрац, прикрытый подобием покрывала. И тут–же прикрутили кисти рук веревками по бокам ложа к железным уголкам.