Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

— Не надо было тебе пить, — с раздражением отрезала старуха. — Ты в доме, кого мне бояться. Живот разболелся, с солью, видите ли, поможет. Не выпил бы, хватило и ушли бы по человечески. Они ж блатные, лагерники. Удавят и не обернутся.

— Выходит, я во всем виноват, — растерялся я. — Думал, приеду, курить брошу, но с такими приколами вряд ли. Водка на глазах в ящиках, всякая мразь, алкашня позорная, уголдовники в ночь — полночь в двери ломятся. Ты не боишься, что дебилу взбредет в голову и он за бутылку пристукнет? Одна живешь, пока соседи услышат…

— За меня не переживай, если что, топорик под рукой, — перевела дыхание мать. — Каждая собака знает моего Володю, боятся его. А ты, вот, в штаны, небось, наклал, ростовчанин долбанный. Примотал, ограбили его. Дал бы в рыло как следует, чтобы дорогу к твоему дому забыли. Нет, сынок, отец был жестокий, братья в него пошли, тоже за себя постоять могут. А ты какой–то рыхлый.

— По твоему, я на каждую скотину с ножами бросаться должен? Убивать? — совсем опешил я. — Разве быдлу что–то докажешь? Хоть убивай, хоть не убивай, отряхнется, пойдет потрошить следующего, потому что животное.

— Убивать не надо, а сдачи дать нужно, — отмахнулась стапруха. — Володя со Славочкой показали бы, как надо поступать. Ладно, смотрю, уже выпил. Нашел повод.

— Конечно, нашел. Надеялся здесь успокоиться, отдохнуть в тишине, сил набраться. Да, смотрю, везде одинаково.

— Ты надолго приехал? — неожиданно спросила мать.

— Не знаю, — растерянно развел я руками. — Как скажешь.

— Тогда пей, все–таки дома. Буду знать, что не валяешься под забором.

Она зашаркала в свою комнату, негромко скрипнула кровать. Пройдя на кухню, я достал спрятанную бутылку, плеснул в стакан. К горлу подкатывала обида. Не пришли бы уголовники, разве потянулся бы к спиртному. Наоборот, бежал от бесовского соблазна без оглядки. Все бросил, лишь бы не видеть этой гадости, не открывать вечно пьяным друзьям. Метался, стремился най 2 ти непьющую, некурящую женщину. Но даже хохлушка из–за проблем в семье, из–за нервотрепок с перевозкой колбасы, имела в кармане пачку сигарет. А гналивал бы при каждой встрече, вряд ли отказалась бы. Тогда я держал себя в руках. Она это понимала, выходила курить на кухню. А тут, в жизни не сделавшая глотка вина, не переносящая дыма табака, мать сама взялась спаивать народ, продавать ему сигареты. В комнате полные ящики, забитые короба, куда ни сунься, везде бутылки, пачки. Даже початая «Столичная» рядом с початым же «Портвейном», не осиленные закадычными друзьями старухи. Обалденное везение.

Над входной дверью зазвенел звонок. Подождав немного и поняв, что мать не собирается подниматься, я пошел открывать. За порогом улыбалась подружка сестер, бывшая моя любовница Светлана. Много лет назад я спал с ней в ее квартире в двухэтажном бараке через дорогу. На другой стороне комнаты беспокойно ворочались в кровати дети — сын и дочь. Выглядела она прекрасно. Хорошая шубка, высокие сапоги, на голове меховая шапка.

— Сколько лет, сколько зим, — засмеялась Светлана. — Услышала, что прикатил, и решила проведать. В прошлый приезд, как поняла, шел с женой даже не поздоровался при встрече на улице.

— Проходи, — замялся я. — Наверное, был занят своими мыслями. Не жена, а сожительница.

— Какая разница. Сейчас один?

— Да. Ты потише, мать, кажется, не в настроении.

— Старуха рада мне всегда, — спокойно улыбнулась Светлана. — Где она, в своей комнате?

— В своей.

— Я чувствую запах вина. Там ничего не осталось?

— Выпьем, если мать не будет ругаться.

— Не будет.

Сняв шубку, Светлана прошла в комнату матери. Послышались оживленные голоса, сказавшие о том, что женщины действительно уважали друг друга. Вытащив из–под стола початую бутылку портвейна, я поставил ее на стол посреди тарелок. Собрав объедки, выбросил их в мусорное ведро, нарезал колбасы, сыра. На душе было противно, даже встреча с когда–то нравившейся Светланой не принесла особой радости. Сорвался. Скрипнула дверь. Светлана прошла на кухню, поставила рядом с портвейном бутылку водки.

— А ты говоришь, не в настроении, — улыбнулась она. — Старуха меня всегда уважит. Чего растерялся, наливай, за встречу.

Она запьянела быстро. Стало ясно, что несмотря на цветущий вид, женщина давно превратилась в алкоголичку. Как ни старалась поддержать веселое выражение лица, глаза выдавали внутреннюю усталость. В приятном тембре появились жалобные ноты. А когда–то вместе с сестрой Людмилой они исполняли на два голоса песню: " За окном сентябрь провода качает, за окном с утра серый дождь стеной. Этим летом я встретилась с печалью, а любовь прошла стороной…». И печаль обеих казалась надуманной, потому что вокруг было полно молодых красивых офицеров, табунами бегавших за их длинными ногами и модными юбками, готовых на все, даже на немедленную роспись в ЗАГСе. Девочки симпатичные, стройные, длинноволосые, постоянно следящие за собой. Вина в военном городке днем с огнем не найдешь. Чистота, благородство в отношениях, на улицах идеальный порядок — окурка не валялось. Все ушло. Теперь самогонкой, дерьмовым пойлом хоть залейся. Грязь, мат, нищета, поломанные скамейки, осколки от бутылок. Даже возле штаба дивизии.