Юрий Иванов-Милюхин - Соборная площадь

«Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…». К этому дню у меня скопилось сто шестьдесят восемь ваучеров. На их приобретение пошла почти вся наличка. С горящими глазами я бегал по базару в поисках выгодных купцов. Но те будто сквозь землю проовалились. У некоторых ребят пакеты были покруче моего — до тысячи чеков. Они тоже метали икру. Кажется, из всех ваучеристов не переживал один Скрипка. Его личное кредо купил, — тут же продал, сработало четко. И теперь заросший седой щетиной, щуплый, пожилой, но подвижный армянин изголялся над нами, как хотел. Он подскакивал клоуном от одного к другому, дурашливо морщил нос, с ехидным смешком брызгал на всех слюной. Ребята гнали его грубыми пинками, чем усиливали и без того распиравшую тощую грудь радость. Скрипка умерил свою прыть лишь тогда, когда услышал, что одного знакомого армянина, работавшего на базаре со взрослым сыном, зарезали в Чалтыре свои же армяне. Тому, видимо, мало показалось навара от перекидки ваучеров, если пошел к друзьям играть в карты. Содрал крупную сумму денег. При расчете его и прикончили. Неделю назад пропал и оборотливый Акула. Как вскоре выяснилось, он взял на комиссию у крупных дельцов двадцать тысяч долларов, пообещав возвратиться с «капустой» к вечеру этого же дня. И пропал. Домыслов было много. Оказалось, что с женой он капитально поссорился, даже заявление написали на развод. Бабой она предстала не из простеньких, тоже участвовала в коммерческих сделках, правда, по турецкой мануфактуре. Среди ребят прошел слух, что она могла его и пришить. Заинтересованные лица обследовали подвал дома, в котором они жили, проверили связи с представителями торгового бизнеса. Но зацепиться было не за что.

— Балдеет где–нибудь в другом городе, — уверяли более беспечные. — С такими бабками везде можно неплохо устроиться, до конца жизни хватит. Семьдесят лимонов на наши.

— В Штатах двадцать тысяч баксов тоже сумма, — вторили им.

— Вот именно. Или в Израиле, он же еврей.

— В Штаты и в Израиль нужны визы, а они выдаются не сразу.

— Оформил заранее, Господи. Получил визу, подготовил документы на выезд, загодя купил билет. Потом хапнул баксы и бегом на самолет. Доверие ему оказывали дай Боже. Втерся капитально.

Мать Акулы не единожды приходила на базар. Трясущаяся, жалкая, едва сдерживая рыдания, она просила ваучеристов рассказать о сыне все, что они знали, помочь разыскать его. Клеймила позором бывшую невестку, прозрачно намекая, что та способна на любую подлость. Только много позже в забетонированном русле Темерника, напротив железнодорожного вокзала, обнаружили труп мужчины, по приметам схожий с бывшим Акулой. Но явных доказательств, кажется, не выявили. Так и ушла эта темная история в прошлое, тем более неопознанные трупы находили каждодневно десятками. Валютчики с Семашко рассказывали, что видели Акулу садящимся в иномарку. Возникла версия о том, что в тот день он сдавал баксы постоянным клиентам, поэтому без опаски влез в машину с дымчатыми ветровыми стеклами. Приученный частыми честными сделками со знакомыми партнерами, поплатился за свою доверчивость жизнью. В конце концов те, видимо, решили вернуть переплаченные ему деньги именно таким способом. Но это были всего лишь предположения, будоражившие изредка умы ваучеристов. Неотработанные, недоказанные версии. Да и кто из правоохранительных органов желал бы ими заниматься. Ваучеристы, валютчики, челноки, мелкие владельцы частной собственности могли расчитывать только на себя, если даже имеющие вооруженную до зубов охрану крутые бизнесмены то и дело попадали под вал захлестнувшей страну преступности. Фенита–ля–комедия, как сказал бы написавший противореволюционное «Наваждение» великий Прокофьев.

Я мотался по базару, изредка тормозясь на своем месте передохнуть и хоть немного покрутится на оставшихся деньгах. Их было действительно мало, не наскреблось бы и миллиона. К вечеру ноги уже не держали. Аркаша, Серж, Сникерс, Вадим, даже всегда находящий выход из любого положения семейный подряд в полном составе, тоже исходили синим пламенем от безденежья и неясности картины на Российской товарно–сырьевой бирже — главного скупщика чеков и надежного до недавнего времени поставщика информации. РТСБ молчала. И вдруг как гром среди ясного неба по рядам ваучеристов электрическим зарядом проскочило сообщение, что ваучер упал в цене сразу на восемь тысяч. Это была катастрофа. Я влетал почти на полтора миллиона рублей. Державшие на руках пакеты в тысячу и более чеков, соотственно, на восемь — десять лимонов. От второй информации большинство ребят едва не парализовало вообще. Прекратилась скупка билетов «МММ». Неужели любитель бабочек, неприступный как скала господин Мавроди решил объявить себя банкротом! Стоящие рядом Очкарик со Сникерсом, еще несколько парней, сомнамбулами уставились на пачки билетов из тонкого картона с портретом кумира. Если новость не очередная «утка», рассчитанная на сбивание цены и убирания с экономического Олимпа соперника, то парням крепко не повезло. Буквально месяц назад они вложили в «мавродики» большую часть своей налички. То–есть, им светило завершить приватизацию практически голыми. Если я, пришедший на базар с копейками, с потерей полутора миллионов оставался еще с каким–то, пусть тощим, наваром, то некоторые из них для раскрутки продавали машины, даже родительские квартиры. Информация произвела впечатление взрыва бомбы, подорвавшей экономическую основу всего и вся. Купцы по–прежнему не появлялись. Тогда мы сами ринулись на ростовскую биржу, расположенную на втором этаже здания «Молкомбината» на Большой Садовой. Но гостеприимно распахнутые до позднего вечера двери оказались закрытыми. Не ответили на звонки из уличных автоматов и многочисленные банки, скупавшие у нас ваучеры по более низкой, чем местные купцы и, тем более москвичи, цене. Мы поплелись обратно.