Владимир Лорченков - Табор уходит

 Люб, — одними губами сказала Нина, и потупилась.

 От таких стихосложений в наш адрес какая девушка голову не потеряет, — добавила она, кокетливо вздернув носик, совсем такой же, как у Светланы Тома в фильме «Табор уходит в небо», черный и слегка длинноватый.

Ах, чертовка, подумал Майор. Зал, в который раз за вечер, взревел. Майор чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Конечно, до свадьбы было еще далеко: даже ему, Майору концлагеря в Касауцах, было не по карману вот так взять и выкупить молдаванку из публичного дома. Но любовь Нины значила, что… Что… В общем, что отныне она будет любить только его, с надеждой подумал Плешка и раскрыл объятия Нине. Та подошла к нему, склонилась и обняла колени. Надзиратели снова принялись пить здравицы.

 Что такое? — спросил Плешка любимую.

 Батюшка, — сказала тихонечко, — страшно мне.

 Отчего же страшно тебе, милая? — спросил Плешка ласково, склонившись над девушкой, глядя на ее макушку и жадно представляя себе, как она впервые даром делает ему…

 Страшно, батюшка, — страстно прошептала Нина, — говорят, святого человека убили…

 Это какого еще? — не понял Плешка.

 Отца Серафима убили, — прошептала Нина, — грех, говорят большой, нельзя, говорят, кары, говорят, большие будут нам всем за это…

 Говорят, говорят, — поморщился Плешка.

 Я тебе говорю, — сказал он, — что заключенный Серафим Ботезату дерзнул посягнуть на основы государства молдавского, проповедовал ересь исходническую, и потому был нами, по решению правительства республики, казнен.

 Страшно, батюшка, — прошептала вновь, вздрагивая, Нина.

 Ну, что тебе этот доходяга сдался? — спросил Плешка. — Хочешь, чтобы не мучился он?

 Да, батюшка, — сказала с мольбой Нина, — а уж я тебе за это услужу, так услужу…

И вновь облизнула своим розовым язычком полные, чувственные губы. Майор, чувствуя себя властелином мира, милостиво кивнул. Почувствовал, как по рукам что–то течет. Поднял кисти, увидал, что они в крови — видно с Серафима, бедолаги, накапало. Жалко философа безобидного, а что делать… Шел бы не на философский факультет, а как он, Плешка, на юридический, подумал Майор. Нина, склонившись, все ждала. Майор, холодно выпрямившись, вытер окровавленные руки о ее волосы. Девушка покорно ждала. Плешка кивком подозвал к себе помощника.

 Послобони мучения распятого, — сказал он негромко.

 Только не забудь, — вспомнив телеграмму и. о. президента, добавил Плешка, — голову мне его принести, доказательства Центру нужны…

 Есть, господин майор, — отозвал надзиратель, и собрался было уходить.

 Стой, — вспомни еще кое–что майор.

 В потайной комнате за моим домом, вот ключ, кстати… — прошептал Плешка, протягивая палачу ключ, — найдешь и заключенного Баланеску. Того также предать смертной казни, да так, чтоб концы в воду, ну, или еще куда.

 Прикажете удавить или зарезать? — тихонечко спросил надзиратель, предлагая выбор казни так же, как оглашают меню в вагон–ресторане.

 Это уже тебе, братец, виднее, — скривился Плешка.

 Есть, господин Майор, — кивнул палач.

Взглядом вырвал из толпы пьянствующих да безобразничающих солдат да офицеров трех человек и вышел с ними из ДК. Первым делом решили заняться поэтом Баланеску, потому что Серафим, как было понятно, никуда не убежит. Наскоро выпили по чарочке, и пошли в дом Майора. Осторожно ступая, вошли в дом, и, чтобы не разуваться, но и не наследить, нацепили на сапоги целлофановые кулечки. Нашли комнату, открыли. Поэт Баланеску сидел в углу, щурясь, читал что–то взволнованно.

 Вечер добрый, — сказал он, — долго вы…

 Извините, ваше превосходительство, — желавший покуражиться посланник Плешки.

 Ничего, — великодушно махнул рукой Баланеску, и протянул ее, — так где же приказ о моем освобождении?

 Э–э–э, забыли, — сказал, ухмыляясь, палач.

 Ну, а телеграмма о вручении мне Нобелевской премии по литературе, а также Нобелевской премии мира? — спросил Баланеску, как и все молдавские поэты знавший, что уж он–то непременно получит Нобелевскую премию по литературе, а также Нобелевскую премию мира.

 Вот они, — сказал надзиратель, и протянул поэту кусок струны.

Дальнейшее было делом наработанной десятилетиями техники… После сунули тело в мешок и стали думать, куда его деть.

 Закопаем? — спросил кто–то.

 А вдруг псы разроют, или люди, голодных сколько бродит… — не одобрил посланник Плешки.