Владимир Лорченков - Табор уходит

« Сегодня же поджарьте рыбу и подайте с мамалыгой к столу горячими. В благодарность за это позволяем вам стать шеф–поваром. Прежнего шеф–повара пошлите чистить картошку. Как доказательство того, что вы пожарили рыбу, голову и кости пришлите в публичный дом ».

Быстро дешифровав телеграмму, трусоватый Плешка почувствовал облегчение. Ему разрешено возглавить лагерь, а Филата разжаловать в надзиратели. При условии, что он казнит Серафима Ботезату и пошлет его голову в Кишинев. Плешка поджал губы. Серафим оказался вполне интересным собеседником, и его было даже жалко. Конечно, идеи его бредовые, но правильно ли убивать за это… Спасти дурачка? Но стоит ли это место коменданта лагеря? Ведь став комендантом, он будет всемогущ и осыпет Нину тем, чего она и заслуживает. Оденет не хуже какой–нибудь проститутки в Стамбуле! Черт с ним, с Серафимом, подумал Плешка. Тем более, что и надзиратели глядят все жесточее да озорнее. Надо, надо дать ребятушкам кровушки, подумал Плешка. Встал и хлопнул в ладоши. Зал стих. Майор зычно крикнул:

 Поели–попили, ребятушки?

 Ой, поели–попили, батюшка! — ответил хор.

 Поразвлечься не желаете?! — крикнул майор?

 Желаем, батюшка! — заорали надзиратели в предвкушении

 Смерти или сексу?!

 Смерти, батюшка! — заорали в ответ.

 Сексу, батюшка! — крикнул кто–то робко.

 Сначала смерти, потом сексу! — решил потрафить надзирателям Плешка

 Да–а–а-а!!!! — заорала толпа в ответ.

Спустя полчаса в зал ввели изможденного сидением в карцере Серафима.

Глядя на чадящие вдали факелы, освещающие путь к Дому культуры концлагеря, Серафим шестым чувством понял, что его смертный час не за горами, и даже не за холмами. А вот за этой тропкой, которая вела от карцера, где он находился, к месту, где веселились палачи. Лагерь испуганно молчал. Пирушки администрации всегда заканчивались расправами. Серафим чуял, что в эту ночь расправа произойдет над ним. Поэтому узник привстал на цыпочки и жарко зашептал в щель стены:

 Часовой, эй, послушай…

 Ну? — спросил часовой.

 Пять золотых, и кувшин вина, — сказал Серафим.

 Родишь, что ли? — посмеялся своей удачной шутке охранник.

 Пойди в барак и спроси… — перечислил Серафим имена своих последователей.

Часовой, помявшись, ушел. Хоть это был и концлагерь, но все–таки молдавский концлагерь. Поэтому здесь всегда можно было что–то купить, обменять или выпросить. Так что уже через несколько минут тихо скрипнул засов, и в помещение карцера — бывший хлев — скользнули несколько десятков человек.

 Дети мои, — сказал Серафим, потирая руки в местах, где натерли снятые за еще один кувшин вина кандалы.

 Я хочу, чтобы вы слушали меня, не перебивая, — сказал он.

 Через какой–то час или два меня убьют, — сказал он, подняв руку, чтобы негодующие возгласы утихли.

 Я хочу, чтобы вы впитали в себя Учение истины и исхода, — сказал он.

 Которое заключается в том, что мы молдаване — новый народ Израилев, и именно с нами Бог заключил новый договор.

 Потому что старый договор с народом еврейским истек, и израильтяне, выполнив свои обязательства перед Богом, все им обещанное получили.

 Обещал же Он им страну.

 Итак, мы заключим договор с Богом и получим новую землю от него, а нынешние же беды наши просто испытания, которым Он подвергает нас чтобы проверить верности договору, как было и с евреями.

 И я хочу, чтобы вы внимали мне, как губка морю, — сказал Серафим.

 А не потратили эти бесценные минуты на никчемные препирательства со мной, вашим учителем, — сказал он.

 Сейчас я посвящу вас в тайный обряд молдаван, — сказал Серафим, надевая на шею ожерелье из початков старой кукурузы.

 Вы же слушайте и запоминайте, — сказал он.

 Это очень древняя песня, — добавил он.

После чего закружился по полу и тихо забормотал. Сначала неразборчиво, потом все отчетливее. Наконец, танец его заворожил собравшихся так же, как неподалеку отсюда хора надзирателей — пирующих офицеров…

 Очень давно, пританцовывая и хлопая по бедрам в такт своей худобе, — пританцовывая, пел исхудавший Серафим.*

 По Молдавии брела мать–кукуруза и голова ее была украшены перьями птицы дрозд, а лицо разрисовано лучшей цветной глиной Мексики, в ушах цвели ракушки, в которых прятались еще живые мелкие морские чудовища, креветки, а на правом плече восседал сам орел, и нужно но ли добавлять, что в когтях он держал змею, — пел Серафим.