Тактично дождавшись, пока мальчишки закончат трудиться над всхлипывающей иностранкой, Петреску подошел к огню поближе. Он не боялся, потому что был вооружен, — как, впрочем, все здесь, — весьма опытен, и, самое главное, одет в гражданское.
Чего надо, дед? — спросил, не поворачивая головы, один из пацанов, перемазанный золой.
Погреться бы мне, — сипло ответил тридцатилетний лейтенант, который и впрямь зверски замерз, потому что в Кишиневе не топили и все его жители постоянно жаловались на холод.
Есть чего? — спросил мальчишка.
Еда, — сказал Петреску и протянул руку с пайком.
Это была небольшая картофелина и луковица. Вклад лейтенанта в общий котел оценили, и спустя пару минут он уже грел руки у костра. Никаких вопросов Петреску не задавал и сам ничего не говорил. Он, по закону стаи, ждал старших, чтобы оказать им свое уважение. Все важные вопросы решают с главарями. Он, начальник управления полиции сектора Рышкановка, это точно знал. И такой подход одобрял.
Девушка завизжала особенно громко. Лейтенант оглянулся. Он увидел, как как беспризорники тащат жертву и ее мужчину, лежавшего в беспамятстве — иностранец, определил Петреску — к памятнику Штефану Великому. На кресте, который держал воевода, придумавший Молдавию — и Петреску часто сомневался, что это была хорошая идея, — уже болтались две петли.
Беспредельщики, — подумал Петреску, глядя на бесстрастные лица детей.
Иностранка вдруг заорала на чистом молдавском:
Да что же это вы делаете, беспредельщики?!
Я же здешняя, землячка ваша!
Проститутка бля, — сказал мрачно кто–то из насильников.
Петреску еще раз оглянулся и пристально изучил кучу вещей, содранных с полностью голой жертвы. Действительно, проститутка, подумал он. В куче валялись розовые сапоги–ботфорты, ярко салатовый топик, и мини–юбки шириной с детскую ладонь. Венчала эту горку золоченая сумочка, а на ней валялся ремень из «кожи питона», содранной с дивана. Все было… чересчур.
Девушка и ее ухажер, так и не пришедший в себя, заболтались в петлях, и крики смолкли. Петреску подумал, что поведение молдавских проституток, работающих в Португалии или Турции, и нашедших себе ухажеров из иностранцев, очень нелогично и иррационально. С одной стороны, они ненавидели и презирали Молдавию — и с чего бы им любить страну, бывшую для них мачехой, соглашался Петреску. С другой, все они были одержимы страстью хоть на день привезти своего бойфренда в Молдавию, чтобы вызвать у соотечественников чувство зависти и неудовлетворенности. Для проституток в последнее время это заканчивалось очень плохо. Их били, унижали, насиловали и убивали. Но они все равно стремились в Молдавию. Да, молдавская проститутка была готова пойти на смерть, лишь бы соседи увидели, что она подцепила иностранца… Видимо, подумал Петреску, в этом есть какой–то, — скрытый для всех, но понятный лишь проституткам, — природный смысл. Идет же лососи на нерест, хотя в его конце их и ожидает неминуемая гибель! Стало быть, развил мысль Петреску, для молдавской проститутки стремление показать свою состоятельность перед земляками также жизненно важно, как для лосося — размножиться. Что, подумал Петреску, и является доказательство отличия человека от животно…
Прикурить дай, — попросил беспризорник.
Петреску протянул прутик, конец которого зажег в костре и стал думать дальше. Теперь он даже зауважал жертву банды беспризорников, болтавшуюся в петле на памятнике. Девушка знала, что ее ждет, но рискнула. Так супермодели рискуют жизнью и недоедают, чтобы выйти на подиум в лучшей форме, подумал лейтенант. Но оглядываться уже не стал. Ведь с «иностранкой» и ее глуповатым бойфрендом все было кончено… К костру, подтверждая предположение Петреску, вернулись старшие ребята и вопросительно взглянули на Петреску.
Тебя трахнуть или сразу повесить, лох? — спросил лейтенанта кто–то из вожаков.
Толпа рассмеялась. Не ржал только Петреску, который вынул из рукава пальто обрез и мягко постучал им по лбу шутника. Смех стих.
Иду с севера к морю, прошу ночлега, в котел свою долю внес, — сказал Петреску.
А трахать и вешать будешь лохов, — добавил он.
Все понял? — спросил Петреску, положив палец на курок.
Беспризорник кивнул. Глаза его не отрывались от лица лейтенанта, который очень умело имитировал мимику заключенного. Этому Петреску обучили на курсах в Академии.
Садись, коли не шутишь, — сказал вожак, признав в Петреску своего.
Читать дальше