Владимир Лорченков - Табор уходит

Петрика предпочитал не задумываться о таких страшных вещах, он просто отнес свою койку и нехитрые пожитки на тридцать километров к югу — во время марш–броска под присмотром новой администрации, — и продолжил работать.

К несчастью, клан Тарлевых оказался куда более жадным и бесчестным, чем павший клан Касианов.

В отличие от прежней администрации, новая оставляла себе не 95 процентов заработков мигрантов, а все сто. Это вызвало недовольство у рабов, но после приезда полиции с боевыми пулями, недоразумения были улажены. В конце концов, спросили мигрантов, вы хотели жить в Европе, и это была ваша главная цель, не так ли? Ну а раз так, то чего вы еще хотите? Вы в Европе! Добро пожаловать!

Петрику это, в принципе, устраивало, за одним исключением. Это не устраивало его как отца ребенка, который родился у него в Молдавии, и жениха Родики, с которой он собирался играть богатую, как принято у молдаван, свадьбу. Поэтому Петрика написал 3 жалобы в ООН и ЮНЕСКО левой рукой, бросил письма в почтовый ящик городка поблизости, куда выбрался тайком с плантаций, и бежал. Первые несколько месяцев он провел на вокзалах, наивно надеясь на то, что водители молдавских рейсовых маршруток отвезут его обратно в Молдавию. Этого, конечно, не случилось. Тогда Петрика стал просить милостыню, чтобы накопить четыре тысячи евро. Правда, расчеты показали, что он соберет требуемую ему сумму примерно через восемнадцать лет и шесть месяцев. Это расхолаживало. Петрика решился на отчаянный шаг. Он нашел посольство Молдавии в Португалии и попросил отправить его на родину. Посол — тучный мужчина лет пятидесяти, назначенный сюда, чтобы освободить пост министра финансов, — лишь посмеялся.

 Прошу вас, — говорил Петрика, — я так соскучился по родине, Молдавия, Молдова, МССР, Органный зал, виноград, вино, персики, Тамара Тома, ансамбль «Плай, молдавский Челентано Ион Суручану, Ион Друцэ, звон колокольчиков, запах полей, кукуруза, наша общая родина, наш мультикультурный дом, Чепрага, «Меланхолие», туман над Днестром…

Посол прослезился, но денег на дорогу не дал и с документами не помог.

 Не для того существуют молдавские посольства, — сказал он, — чтобы помогать всяким молдаванам сраным.

 А для чего же они существуют? — возопил Петрика.

 Не твоего, сраный молдаван, ума дело, — сказал посол и захлопнул дверь.

Тогда Петрика решился идти в Молдавию пешком.

 Родика ждет меня, — думал он, — сидит на крылечке дома, и глаза свои просмотрела, ожидаючи меня и денег от меня.

 Денег я ей слать не могу, стало быть, приду и буду землю пахать, — подумал Петрика.

 Так тому и быть, — решил он и отправился в путь.

Шел он рядом с европейскими дорогами по ночам, днем же останавливался на ночлег. Пограничники, отлавливавшие его на границах, только диву давались.

 Первый раз мы ловим молдаванина, который нелегально идет не В Европу, а ИЗ нее, — говорили они, разведя руками.

Некоторые даже жалели Петрику. И, выслушав его историю, давали парню в дорогу еды и чарку вина. Петрика шел, шел, и шел, и сменил несколько пар обуви. Сначала развалились сапоги его, купленные в Португалии, затем не выдержали кеды строителя с толстой подошвой, украденные на распродаже в Германии, пришла затем очередь и постолов ( аналог лаптей — прим. авт. ) его, свитые из колючих австрийских трав, которые Петрика нарвал на лугах, затем протерлись до дыр целлофановые кульки, в которые Петрика закутал ноги, чтобы хотя бы не промокли…

Даже мозоли его стерлись, и шел Петрика из Европы в Молдавию три с половиной года, оставляя за собой на карте Европы кровавые следы босых ног молдаванина…

Его избили и ограбили на румынской границе — что удивило самого Петрику, потому что воровать у него было нечего, — и напоили чаем на венгерской. Угостили шоколадкой на бельгийской и дали помидор с рисом на португальской. Накормили на словацкой и дали пинка на украинской. И лишь на молдавской границе с Петрикой ничего не сделали, потому что она была пуста. Петрика глазам своим не поверил, когда увидел Прут, рядом с которым на дереве болтался повешенный, на котором, в свою очередь, болталась табличка «Река Прут. Судоходная».

 Мать–река, — сказал Петрика и заплакал.

Судя по надрезам на руке, которые Петрика делал каждый день, чтобы знать, сколько дней прошло, с начала его путешествия прошло три с половиной года. Вся рука Петрики представляла поэтому собой незаживающую рану.