Чарльз Буковски - Рассказы

— Староват ты для такой работы.

— Хочу немного подкачаться, мне нужна тяжелая работа, хорошая трудная работа, соврал я.

— А справишься?

— Сплошные мускулы. я раньше на ринге дрался, с самыми лучшими.

— Вот как?

— Ага.

— Ммм, по лицу видать. должно быть, круто приходилось.

Да что там лицо. у меня были быстрые руки. и до сих пор быстрые. надо было хоть что–то ловить, чтоб хорошо смотрелось.

— Я слежу за боксом. что–то твоего имени не припоминаю.

— Я под другим дрался — Пацан Звездная Пыль.

— Пацан Звездная Пыль? Не помню я Пацана Звездную Пыль.

— Я дрался в Южной Америке, в Африке, в Европе, на островах. в глуши, в общем. поэтому у меня в трудовой такие пробелы — не люблю писать «боксер», потому что люди думают, я или шучу, или вру. просто оставляю пробелы и ну его на хер.

— Ладно, приходи на медкомиссию. в 9:30 завтра утром, определим тебя на работу. говоришь, потяжелее хочешь?

— Ну, если у вас что–нибудь другое есть…

— Нет, сейчас нету. знаешь, тебе на вид уже полтинник. прямо не знаю, правильно ли я поступаю. нам тут не нравится, когда такие люди, как ты, наше время тратят.

— Я не люди — я Пацан Звездная Пыль.

— Ладно, пацан, рассмеялся он, РАБОТУ мы тебе дадим!

Мне не понравилось, как он это сказал.

2 дня спустя я через проходную вошел в деревянный сарай, где показал какому–то старику свой квиток, на котором стояло мое имя: Генри Чарльз Буковски–мл., и он отправил меня к погрузочной платформе — я должен был найти там Турмана. Я пошел. на деревянной скамейке сидели в ряд мужики — они посмотрели на меня так, будто я гомосексуалист или инвалид в коляске.

Я же взглянул на них с тем, что в моем воображении было легким презрением, и протянул со своей самой лучшей трущобной интонацией:

— Где тут Турман? мне сказали его найти.

Кто–то показал.

— Турман?

— Ну?

— Я у вас работаю.

— Да?

— Да.

Он посмотрел на меня.

— А сапоги где?

— Сапоги? Нету, — ответил я.

Он сунул руку под лавку и протянул мне пару. пару старых жестких задубевших сапог. Я их натянул. та же самая история: на 3 размера меньше. пальцы у меня расплющились и согнулись.

Затем он вручил мне окровавленную робу и жестяную каску. я стоял перед ним, пока он закуривал или, как сказали бы англичане, зажигал сигарету. он выкинул спичку спокойным и мужским росчерком руки.

— Пошли.

Там сидели одни негры, и когда я подошел, они на меня посмотрели так, будто все они — черные мусульмане. во мне почти шесть футов росту, они же все были выше меня, а если и не выше, то в 2–3 раза шире.

— Чарли! завопил Турман.

— Чарли, — подумал я. — Чарли, совсем как я, это славно.

Под каской я уже весь вспотел.

— Дай ему РАБОТУ!!

Господи боже мой, о господи ты ж боже мой, во что превратятся милые и легкие вечера? почему такого не случается с Уолтером Уинчеллом(1), верующим в Американский Путь? я ли не был самым блестящим студентом на курсе Антропологии? что же произошло?

Чарли подвел меня к платформе и поставил перед пустым грузовиком в полквартала длиной.

— Обожди тут.

Тут подбежало несколько черных мусульман с тачками, клочковато и бугристо выкрашенными белым, будто краску смешали с куриным пометом. в каждой навалено по куче окороков, плававших в водянистой сукровице. нет, они в ней даже не плавали, они сидели, будто свинцовые, будто пушечные ядра, будто смерть.

Один из парней запрыгнул в кузов у меня за спиной, а другие начали швырять в меня эти окорока, я их ловил и перекидывал тому, который стоял за спиной, он поворачивался и забрасывал их в кузов. Окорока прилетали БЫСТРО, тяжелые, и каждый новый тяжелее предыдущего. как только я избавлялся от одного, следующий уже летел ко мне по воздуху. я понимал, что меня пытаются сломать. Скоро я уже потел, потел так, будто все краны развинтили, спина болела, запястья болели, руки ныли, все ныло, а дохлая энергия истощилась до последней невозможной унции. Я еле–еле видел, едва мог собраться и поймать хотя бы еще один окорок, а потом кинуть его дальше, хоть еще один и кинуть. Кровь забрызгала меня с головы до пят, в руки беспрерывно прилетал мягкий, мертвый, тяжелый ПЛЮХ, окорок слегка подавался, как женская задница, а я слишком ослаб, не могу даже сказать, эй, да что это с вами, К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ, такое, парни? Окорока летят, а я верчусь, пригвожденный, как тот чувак на кресте, под этой жестяной каской, а те знай бегают себе с тачками окороков окороков окороков, и, наконец, все они опустошаются, а я стою, покачиваясь и втягивая в себя желтый электрический свет. То была ночь в преисподней. что ж, мне всегда нравилась ночная работа.