Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

На следующий день я сажусь за пьесу. Бабушка к приезду девчонок печет хлеб, мне приходится следить за духовкой. Если не справлюсь, квартира наполнится гарью и газом. Чмутов с порога кричит:

— Это что, хлебом пахнет? Фантастика! Этот запах… чувствуешь? Будто купол… Девяносто два года, господи! Где ж силы взять на такую жизнь?

Он трезв, но взбудоражен сильней обычного, даже щеки горят. Он говорит о своем отце, говорит что–то сердитое, я почти не слушаю, потом спрашиваю:

— Игорь, за что ты сердишься на отца?

— А ты подумай, Иринушка, человек прожил жизнь и вообще ни о чем не задумался! Ни разу. Писатель, журналист… Говорит, ты зачем мне рассказываешь, что наркотики принимаешь, мухоморы ешь, пьешь мочу. Я отвечаю, да просто, чтоб ты знал. Ты вот зачем из Германии приехал и пишешь про то, где был, куда ходил? Ты думаешь, это кому–нибудь интересно? Кстати, я знаю, Иринушка, что ты знаешь про нас с Лерой. Мне Лариса сказала.

Вот черт! Вот откуда эта его лихорадочность . Он сидит, я стою.

— Мы с Ларисонькой хотим тебя в гости пригласить. Она прочитала твою повесть, ей очень понравилось, на самом деле понравилось, знаешь, это так трогательно, она сегодня с утра, лежа в кровати, перечитывала, — он смакует звуки, как Пьюбис. — Одним словом, мы хотим устроить прием в твою честь. В силу наших возможностей, конечно.

Я польщена и… рассержена.

— Игорь, зачем ты мне про Леру такое говоришь?

— Дак я же, Иринушка, правил своих ни для кого не меняю, я и Ларисе все рассказываю.

— Ларисе! Ларисе ты рассказываешь, чтоб она за тебя держалась крепче, а мне?.. Ты что, защищаешься от меня, Игорь?

— Да кто ты такая, чтоб от тебя защищаться? Что ты сделать мне можешь?

— Ну, мало ли… — усмехаюсь. — Влюбиться в тебя могу.

— Влюбиться? — он от души вздыхает. — Иринушка, мне кажется, ты все время меня за нос водишь… У нас ведь последний урок? Не одолжишь ли ты мне денег? На неизвестный срок. Меня тут с переводами кинули.

Я провожаю Чмутова и выгуливаю Диггера. Конец августа. В воздухе легкая прохлада, стойкая влажность. Я помню в августе не небо и не листья, я помню всегда этот воздух, чуть грустный, тревожащий. Папа покупал роскошный букет, похожий на маленькую пирамидальную клумбу: по краю львиный зев бордового бархата, как кресла в оперном, за ним простодушные астры и напыщенный георгин, а в центре блистательный гладиолус. Букет папа приносил еще в августе, а уже завтра был сентябрь и новая парта с потеками краски под крышкой, с застывшими зелеными каплями: если отколупнешь, испачкаешь белый фартук.

Цветаева пишет, что в любви для нее существуют лишь двое, она и ее любовь, а третий — объект любви — лишний… Кончилось лето, кончилась смена в пионерлагере. Можно взять адрес и прийти в гости, да мы вообще в одной школе! — но даже в десять лет понимаешь: лето кончилось…

— Игорь!

— Что? Что с тобой, Иринушка?

— У нас сейчас выпускной бал — на английских курсах.

— Выпускной бал? Ты так это чувствуешь?

— Да — несмотря на все твои кувырки. В музыкалке на выпускном я любила даже Ципору Израилевну, сольфеджистку. А в школе? Кто–то плакал, кто–то напился, кто–то кого–то обманывал, кто–то был счастлив. Давай прощаться.

— Ну давай, Иринушка, ты так смотришь на меня… Так потянулась…

Мы стоим посреди квартала. Он кладет руки мне на плечи, целует в губы: чмок. Диггер нервничает. Я ухожу.

— Лерочка, ты стоишь? Сядь, пожалуйста.

— Ириночка, ты меня пугаешь.

— Мне было бы проще нарисовать схему, но телефон… к тому же ты филолог и мыслишь образами. Представь себе бильярд. Или систему зеркал… Я не хочу, чтоб прилетело от них, хотя Ларисе я обещала, но… Лучше я буду говорить быстро. Она мне сказала, что он ей рассказал. Ты помнишь: угол падения равен углу отражения? А потом он сказал мне, что она ему об этом сказала. Уходя, добавил, что ты об этом уже знаешь… что он ей про тебя рассказал. Три стрелки из него, а на него одна, Ларисина. В меня два раза попало… Будешь делать заявление?

— Я пропускаю ход.

— Ну и правильно. Как ты думаешь, зачем меня вовлекли в это действо? В назидание? Что я для них, линза? Или бильярдный бортик?

— Ириночка, а мне кажется, что ты сама в Игоря влюблена. Просто так в такое действо не вовлекаются.

— Может быть… С одной оговоркой: не безрассудно. Я помнила все предупреждения. Хотя меня и не искушали. А я тебя не обидела?