Марина Голубицкая - Два писателя, или Ключи от чердака

— Завтра набегут, задарят, — говорит бабушка, — ребенок и не заметит мой подарок. Я дорогого дарить не могу, а новенькому сегодня пусть порадуется.

Боясь затеряться в толпе поздравляющих Чмутова, я зашла в Зойкину школу на день раньше. Я не могла нарядиться мухомором, но как сумела, повторила его цвета и рисунок: красная юбка и белый плащ с черными пятнами — дети в Лелином садике жмурились в ужасе: «Лелина мама, а сколько сюда пошло долматинцев?»

Чмутов прочел открытку. Он просиял, наткнувшись на «полуденди–полубомжа», остальное смахнул ресницами и теперь растроганно внимал рассказу про статью. Не вникал в смысл, просто слушал интонацию. Сочувственно хмыкал, растворялся в моих глазах, брал за локоть. Вдруг перебил:

— Иринушка, когда ты свой текст мне покажешь?

— Да покажу, конечно, покажу… У меня что–то с принтером.

Он объяснил, что надо записывать на дискету. Я не умею, — не вступила в новую эру. Даже не отследила тот момент, когда компьютеры вырвались из–под опеки.

— Что ж такое у женщин творится! И у Гордеевой с компьютером нелады. Пропадают тексты средь бела дня.

Мы сидим с ним в коридоре на скамейке, он ждет сына. Я смотрю сбоку — так не видно его увечий, ни шрама–полумесяца, ни щербатого рта. Что–то похожее было у Чехова: еще хорош, если смотреть сбоку и чуть сзади… Вчера был Ленин день рождения, завтра Чмутовский. Леня приехал с работы уставший от поздравлений, долго выгружал из машины корзины цветов и подарки: дорогие ручки, дешевые картины, чучело белки, шкуру рыси и хрустальную голову Шопена…

— Слушай, Игорь… Вам ведь нужно пианино? Для младшего? Я не знаю, кому бы свое отдать.

Игорь становится подчеркнуто щепетилен:

— Ну, матушка… Если тебе и правда не нужно… Но для начала я бы пришел с настройщиком…

Я тихо радуюсь, что он придет. В коридор выходит директор школы, обводит нас взглядом, разъединяет вопросом.

— Вы ко мне?

Мои мышцы непроизвольно отвердевают: Пьюбис — отдельный абзац. Последний раз я ушла от него с распухшими веками и размазанной тушью.

Зоя училась в новой школе третий месяц, я хотела оформить перевод официально, тут–то меня и вызвали на урок психодраматизма . Так назывались индивидуальные беседы с родителями. «Ты только помни: мы заложники наших детушек», — наставлял Майоров, и я старалась казаться лояльной, но Пьюбис, доктор психологии, был изворотлив и опытен. Он изощренно доказывал, что мы с Леней излучаем мало любви, без которой невозможен образовательный процесс. Родители помогают чем могут, даже кошку к ветеринару сами возили: у нее маточное кровотечение, пришлось удалить женские органы. Я выкручивалась как могла. Предлагала подарить школе пианино, научить младших вырезать разность квадратов или сделать для старших доклад про волка на самолетике — по мультфильму «Ну, погоди!». Я пробовала дерзко шутить:

— Олег, вы писали, что имели проблемы с девушками — в студенчестве? А у нас с вами один год рождения — я, наверное, как раз из тех девушек…

Он не ослаблял своей хватки. Я похвалила Фаинкину передачу о школе, я ввернула, что Чмутов назвал его гением. Я признавала ошибки, оправдывалась, огрызалась, цитировала его монографии и статьи, истекал третий час, я испробовала все средства, исчерпала все аргументы, шея затекла, лицо осунулось, а мистер Пьюбис хорошел на глазах. Я не могла броситься ему на грудь со словами: «Люблю, виновата, прости за все!», — и мечтала хоть о каком–то конце. Я измучилась. Говорят, матери рыдают на этих беседах, и я попыталась его разжалобить:

— У меня бабушка лежит в больнице… с переломами…

Пьюбис ждал катарсиса и не сочувствовал моей бабушке. Я потерла виски:

— Голова болит.

Тут–то он и сплоховал, взявшись заботиться:

— Может, чаю? Йогурт, бутерброды?

— Только чай. Я лечусь у гомеопата.

Он разливал заварку. Я объясняла:

— Борюсь с опухолевым процессом.

— Что вы, что вы…

Он неловко дернул рукой, и чайник фыркнул засорившимся носиком. Чайник выплюнул кляксы индийской заварки на мою кремовую английскую юбку. Пьюбис умолк. Растерялся. Схватился за мокрую тряпку и замер. Я и сама растерялась. Вдруг невольно соврала и бог накажет? Эндометриоз — это опухолевый процесс? Я не хочу походить на школьную кошку! Я расплакалась. Он разрешил мне принести документы.

Чмутов отметил переход моего тела в твердое состояние и уговаривает:

— Иринушка, да не сердись ты на него, не сердись, просто купите школе компьютер. Ну, не съездит Леня на Кубу лишний раз …