Владимир Пронский - Стяжатели

— Антон Тимофеевич, Антон Тимофеевич! — звала она. — К вам посетители!

Самохвалов не сразу сообразил, кто это мог наведаться, потому что Нистратов всегда предупреждал по телефону, Лаврик ни разу носа в больницу не показал, Лада только была. И тут Антон Тимофеевич вспомнил Шастина.

— Пусть заходят, если пришли! — сказал Самохвалов медсестре, и та пропала за широко растворившейся дверью, в проеме которой показался прилизанный Шастин и еще двое человек: все в костюмах, при галстуках. И сразу палата показалась тесной.

— Приветствуем вас, Антон Тимофеевич! — поздоровался Герман Львович и пожал протянутую Самохваловым руку.

Когда Самохвалов поздоровался со всеми, Шастин поставил рядом с тумбочкой угловатый бумажный пакет с белыми тесемочками вместо ручек:

— Это вам! Здесь фрукты, шоколад, икорка — вдруг захочется солененького или сладенького.

— Врачи запрещают и то, и другое!

— Немножко можно. Даже яд змеиный принимают, лишь бы помог исцелению. А у вас оно будет долгим, к сожалению! Не жалели вы себя, Антон Тимофеевич, надорвались непосильными трудами. Теперь самое время подумать о собственном здоровье и своем будущем. С этим и пришли к вам, чтобы обсудить, как это сделать с наименьшими для вас потерями.

Двое крепких ребят после этих слов Шастина разделились: один остался у двери, а другой подошел к окну, присел на подоконник. И эти их заученные действия и слова Шастина, а более — интонация, с какой он говорил, сразу не понравились Самохвалову, и стало ясно: не для того они завалились в палату, чтобы пролить слезы утешения и сочувствия. И подумав так, Самохвалов почувствовал, как тяжело отозвалось сердце на нерадостное предчувствие.

— Говори уж сразу, с чем пожаловал, Герман Львович!

— Вот и хорошо, Антон Тимофеевич, что остался таким же решительным. Быть может, сейчас и не время говорить об этом и место не очень–то подходящее, но время, время. Оно поджимает, и поэтому есть необходимость не затягивать с принятием решения. А оно нам видится таким. Поясню. Результаты проверки вашего предприятия, а также материалы по факту дачи вами взятки зафиксированы на видео, а также имеется аудиозаписи наших с вами бесед — всё это находится в предбаннике губернского прокурора, и, сами понимаете, сейчас всё зависит от вас: будет дан им ход или они бесследно и навсегда исчезнут.

— Что мне нужно сделать для этого?

— Продать нам контрольный пакет акций, владельцем которого вы являетесь!

— А остальные держатели?

— Это не ваша забота, Антон Тимофеевич!

— Значит, на хохряк берете!

— Ну это уж как угодно называйте… Для нас главное, что на вас есть компрометирующие материалы, на основании которых, если, конечно, будете упрямиться, вам вполне можно обеспечить незавидное будущее: следствие, суд и тюрьма. В общем, ничего нового. Вам это нужно с вашим слабым сердцем?!

Самохвалов закрыл глаза, потому что не мог смотреть на Шастина, на его лицо, показавшееся сейчас особенно хищным, и захотелось врезать по его остроносой физиономии.

— Денег–то хватит выкупить?

— С этим проблем нет, если учесть, что акции вашего предприятия в последние месяцы почему–то очень сильно упали в цене! Вы не догадываетесь — почему?

— Догадаться несложно. Мировой кризис!

— Не только.

— На кого будете оформлять?

— Не на себя же. Есть люди. Мы это сделаем быстро. Правда, Александр Александрович? — обратился Шастин к мужчине, стоящему у окна. — Кстати: Александр Александрович — опытный нотариус и совершит все необходимые действия сейчас же. Нужна только ваша добрая воля, Антон Тимофеевич!

Самохвалов повторно закрыл глаза, и все увидели, как из- под закрытых век показались слезы. Но успокаивать его никто не собирался. Все трое дождались, когда он отдышится, вытрет слезы и скажет как в пустоту:

— Ваша взяла. Где деньги, и сколько?

— Вот они. — Шастин раскрыл портфель, достал прямоугольный пакет. — Здесь ровно столько, сколько вы пожертвовали на взятку, но в рублях по сегодняшнему курсу. Вам и по обменникам бегать не надо. Так что вы, дорогой Антон Тимофеевич, ничего не теряете!

— Ну, вы и хамы! — не сдержался Самохвалов. — За мои же деньги покупаете меня с потрохами! Да разве столько стоит мой пакет акций?

— Какой вы все–таки неблагодарный, Антон Тимофеевич. Мы к вам по–доброму, а вы артачитесь, не понимаете, что эти деньги вам пригодятся на лечение. Так что вам теперь не о чем заботиться. Даже более того: если будете правильно вести себя, поможем оформить инвалидность, станете Почетным гражданином Княжска! Чем не жизнь! Живи на всем готовом, пописывай стишки — вы ведь неравнодушны к поэзии, не так ли? Поможем издать книгу, какую–нибудь литературную премию за нее отхватите между делом! Ну, разве не заманчиво вести тихую жизнь уважаемого, обеспеченного человека? И никому никакого дела не будет до ваших квартир в Княжске и Москве, до гаражей, о наличке, которую вы наверняка, как запасливый Буратино, закопали на даче. Забудем и ваши иномарки, которых у вас зачем–то две, и оформлены они на дочь и жену. Вы разве не знали об этом, или забыли?