Алексей Сейл - Единственный человек, которого боялся Сталин

— Вчера вместо нашего обычного сеанса я поехал в пекарню за Ленинградский вокзал. И когда рабочие пошли на обед, мне удалось увидеть интересующее нас лицо. И я не упал в обморок, я смотрел на него так, как смотрел бы на любого советского рабочего.

— Значит, я тебя вылечил?

— Похоже на то.

— И ты благодарен мне за это?

Сталин улыбнулся. И Мандельштим поймал себя на том, что тоже отвечает ему улыбкой, — как бы там ни было, следовало признать, что у Сталина была обаятельная улыбка. «Интересно, подумал Мандельштим, может, люди потому и недооценивают это чудовище, что он так обаятелен». В случае Сталина предупредительная система, созданная природой, не работала, как если бы после погремушки гремучей змеи начинала звучать дивная музыка или ярко–красный цвет ядовитых ягод, сигнализирующий об опасности, поблек бы до сочно–желтого.

— Каждый трудящийся великого советского общества выполняет свою определенную задачу, так как он является частью неизбежного процесса пролетарского прогресса. И в нем не может быть и речи о благодарности. Благодарность — это буржуазное чувство, которому нет места в славном государстве трудящихся.

В один из сеансов, месяца за два до этого, когда тревога диктатора достигла своего предела, Новгерод Мандельштим спросил Сталина:

— Коба, а зачем ты всех убиваешь?

Сталин задумался, сочтя этот вопрос достаточно серьезным и обоснованным.

— Потому что они угрожают тому положению, которое я занимаю, — наконец ответил он.

— А что в этом плохого? — поинтересовался психиатр.

— Только я могу быть гарантом продолжения революции.

— Но зачем это нужно? Люди живут в постоянном страхе, Иосиф, на Украине голодают миллионы, лагеря переполнены, охранники теряют человеческий облик.

— Но рано или поздно все исправится.

— Когда?

— Тогда, когда жизнь станет лучше.

И вот теперь, в день их последней встречи, Новгерод Мандельштим напомнил:

— Ты обещал отпустить меня в Америку, если мне удастся тебя вылечить.

И Сталин снова заразительно улыбнулся:

— Ты глубоко заглянул в мою душу, Новгерод Мандельштим. Неужто ты думаешь, что это возможно?

— Нет, не думаю. Так что же меня теперь ждет? Возвращение в лагерь?

— Нет.

— Так я и думал.

Его привязали к стене на залитом кровью дворе Лубянки. Когда во двор вошла расстрельная команда энкавэдэпшиков с длинными винтовками системы «Мосин — Наган» через плечо под командованием бездарного низкорослого сержанта, Новгерод Мандельштим начал говорить. Солдаты старались не слушать его; бессвязные речи приговоренных вызывали у них неловкое ощущение, потому что те говорили самые невероятные глупости.

— Я — единственный психиатр, который остался в этой безумной стране, — сказал им Новгерод Мандельштим. — В течение долгих месяцев я наблюдал генерального секретаря Коммунистической партии Советского Союза товарища Иосифа Сталина…

— Стройся по двое, — гаркнул сержант, стараясь перекричать Мандельштима.

— …и пришел к выводу, что он болен.

— Зорофец. ты меня слышишь? Будешь сам за все отвечать, если что–нибудь пойдет не так!

Психиатру пришлось повысить голос, чтобы его было слышно:

— Я хочу вас спросить…

— Готовьсь! Хрущев, ты знаешь что такое «готовьсь»? Хорошо.

— Его болезнь называется параноидальная психопатия! — закричал Новгерод Мандельштим. — Он — параноидальный психопат, а попросту — сумасшедший.

— Целься!

— А вот как, интересно, называются те, кто бездумно выполняет приказы параноидального психопата?

— Огонь!

А что же стало с И. М. Востеровым? Как ни странно, судьба маленького пекаря стала единственной безусловно удавшейся частью плана Мандельштима, хотя тому, конечно, так и не довелось это узнать. На протяжении всего процесса лечения Мандельштим старался сделать все возможное, чтобы сохранить жизнь этому источнику сталинского ужаса. В конце концов, вполне можно было допустить, что Сталину удастся на несколько секунд подавить свой страх, чтобы подписать тому смертный приговор, а большего времени в Советском Союзе и не требовалось, чтобы отправить кого–нибудь на тот свет. Поэтому психиатр при любом удобном случае внедрял в сознание диктатора мысль о том, что с ним произойдет нечто ужасное, если он попробует каким–нибудь образом навредить И. М. Востерову. И, как ни странно, это ему удалось.

На протяжении всей последующей жизни — а жизнь у Востерова оказалась длинной — за маленьким пекарем денно и нощно наблюдало специальное элитное подразделение офицеров КГБ, единственная задача которых заключалось в том, чтобы ограждать его от каких–либо опасностей. Когда однажды поздним вечером на Арбате И. М. Востерова попытался ограбить какой–то чеченец, он с изумлением обнаружил перед собой три безмолвные фигуры, которые, возникнув из грязного снега, профессионально уложили грабителя на землю и снова исчезли во тьме. Трепещущий испуганный Востеров счел происшедшее сюжетом одной из древних легенд, которые рассказывали о грузинском Робин Гуде, товарище Кобе.