Алексей Сейл: Единственный человек, которого боялся Сталин

— Никто, товарищ генеральный секретарь, — ответил Куйбышев. — Как вы наверняка помните, товарищ генеральный секретарь, в 1932 году на съезде Академии наук, который проходил под вашим умелым руководством, было принято решение, что причиной психических нарушений является отчуждение рабочего класса от остальной части общества, и так как Советский Союз представляет собой идеальное общество, существующее в соответствии с принципами марксизма–ленинизма, в котором средства производства принадлежат рабочим, у нас не может быть никакого отчуждения, а следовательно, и психических нарушений. Если бы в Советском Союзе существовали психические нарушения, это свидетельствовало бы о том, что он не является идеальным обществом, что не соответствует действительности. Трудящиеся живут в идеальной гармонии в процветающем Советском Союзе, который создали вы, товарищ Сталин, следуя Всепобеждающему учению товарища Ленина, поэтому у нас нигде и никогда не может быть никаких психических нарушений. Поэтому психическими нарушениями могут страдать только лодыри и саботажники, которых следует расстреливать или сажать в тюрьму. — Куйбышев сделал паузу, чтобы оценить реакцию Сталина. Тот, казалось, погрузился в глубокое раздумье, поэтому он решил продолжить: — На самом деле я думаю, товарищ генеральный секретарь, что психические нарушения могут наблюдаться лишь у того, кто находится в стороне от блаженства трудящихся, у какого–нибудь кулака–кровопийцы или буржуазного интеллигента, поддерживавшего Керенского…

Куйбышев очень гордился этим уточнением, только что пришедшим ему в голову. Такое нельзя было говорить в присутствии свидетеля, так как таким образом ты мог показаться умнее Сталина, что было прямым путем в ГУЛАГ, однако, если рядом никого не было, подобные высказывания поощрялись, потому что впоследствии Сталин мог выдавать их за свои собственные мысли.

— К тому же психиатрия является еврейской выдумкой, — продолжил министр здравоохранения, — а мы знаем, что этой братии нельзя доверять. Поэтому в 1933 году мы отправили всех психиатров в Сибирь на лесоповал, где, кстати, после их прибытия добыча леса сократилась на тридцать пять процентов.

— Так кто же лучше всех? — повторил Сталин. — Из тех, кто еще жив.

Куйбышев задумался.

— Никого не осталось, товарищ генеральный секретарь; раз они были сосланы в 33‑м, значит, все уже умерли. — И тут ему пришла в голову мысль. — А, нет, постойте–ка… есть один Новгерод Мандельштим, он в 36‑м со всей семьей вернулся из Соединенных Штатов после издания новой конституции. Мы их арестовали за саботаж только в начале этого года, так что, думаю, они еще живы.

Куйбышев замер в ожидании. И наконец генеральный секретарь открыл рот.

— Если он жив, приведите его ко мне, — распорядился Сталин.

Далеко на востоке ранним утром Новгерод Мандельштим неумело пытался повалить дерево в сибирской тайге. Он стоял в глубоком снегу, доходящем до колен и просачивавшемся внутрь через тонкую мешковину его штанов. Он уже не сомневался в том, что лишится пальцев ног. А когда он увидел приближающихся охранников НКВД, то подумал, что может лишиться и большего.

Однако, к его удивлению, те повели себя относительно вежливо и даже не стали долго его бить. Внизу на дороге их ждала машина с включенным двигателем и печкой. Его зашвырнули на заднее сиденье, и он впервые за полгода согрелся. С визгом промерзших тормозов машина рванула вперед и трясясь помчалась по лесным дорогам, пока через час они не выехали на узкое мощеное шоссе.

Справа от себя Новгерод Мандельштим увидел заключенных, которые голыми кровоточащими руками засыпали промоины камнями. Кое–кто поднимал голову, чтобы взглянуть на высокопоставленную фигуру в машине, и с изумлением натыкался на смущенный взгляд подобного себе.

Они ехали по узкой черной дороге еще часа два, пока не добрались до какого–то поста с эмблемой НКВД над воротами. Машина, не сбавляя скорости, проскочила через ворота, едва солдаты успели их открыть. Теперь перед ними расстилалась длинная и узкая просека, исчезавшая вдали в ледяной дымке. Но что было удивительнее всего, так это то, что на промерзшей траве стоял трехмоторный самолет с красными звездами на блестящих серебристых рифленых боках и с медленно вращающимися пропеллерами, чтобы те не замерзли.

И тогда Новгерод Мандельштим понял, что по крайней мере сразу его не убьют.