Виржини Депант - Teen Spirit

Она испытала шок и даже разочарование. Или, может, испуг. Сознавала она это или нет, но мой выход на улицу ставил ее перед угрозой потерять единственного из всех ее знакомых еще более шизанутого, чем она сама. Мое амебообразное прозябание помогало другим чувствовать себя уверенней. Я не удержался и добавил для понта:

— У меня не было выбора.

— И чего ей от тебя понадобилось?

Я стыдился признаться. Уж лучше сдохнуть, провалиться сквозь землю. Мне вовсе не улыбалась моя новая роль — парня, о котором говорят намеками, с усмешкой, жалостью, осуждением… Не катило мне носить это клеймо. За что? Почему я должен расплачиваться? Я заставил Сандру поклясться, что она никому ничего не скажет, не сомневаясь, понятно, что она разнесет весть по всему свету. Короче, в конце концов я выдавил:

— Она сказала, что у нее дочь от меня. Тринадцати лет. Жаждет со мной встретиться.

Сандра испустила продолжительное «вау!», восхищенное и ошарашенное. В любой другой ситуации я был бы счастлив сообщить ей новость, которая всколыхнула бы ее до такой степени.

И вот тут-то пошел полный психодел. Как только я произнес эти слова, девчонка стала существовать реально. Сама по себе. До этой минуты я думал о предательстве Алисы, о том, как подло было прийти и сказать мне это через тринадцать лет, о ее семейке, которая сговорилась все от меня скрыть… И вдруг материализовалась девчонка. Она жила где-то здесь в городе, росла без отца, мечтала со мной познакомиться.

Я тогда ничего не сказал, даже в уме отчетливо не сформулировал, не признался себе, но именно в ту минуту я понял, что должен ее увидеть. Хотя бы раз. Зато Сандра сказала, как только перестала ахать и охать:

— Пытаешься ее себе представить?

— Нет. У меня нет никакой дочери. Ты ведь меня знаешь. Разве похоже, что у меня есть дети?

— Похоже, есть.

Мы болтали и болтали, пока мой радиотелефон не разрядился, после чего я перезвонил ей по мобильнику, а когда сел ее телефон, она перезвонила мне по своему мобильнику. У меня шею свело, оттого что я так долго держал голову набок, плечом прижимая трубу к уху. За это время я приготовил себе чай, сварил макароны. Мы потеряли нить, трепались о том о сем, ловя кайф от самого процесса…

— По крайней мере, это послужит тебе уроком на будущее…

— Предлагаешь закупить партию тестов на беременность и до получения результатов никого не выпускать из койки?

— Нет, кончать только на фейс.

— Угу, или в анналы. А ты, я смотрю, не дура.

Мы проговорили до тех пор, пока я не услышал, что в квартиру входит Катрин. Я быстренько повесил трубку, точно школьник. Мы так часто делали. После многих часов телефонного трепа я был никакой, голова отупела. В мыслях не прибавилось ясности, зато убавилось остроты.

Катрин дулась, а у меня даже не было сил на нее за это разозлиться. Я оставил ее гнить, проглотил три экванила — это большие синие таблетки, мне прописала их служба психологической помощи, и я к ним очень пристрастился — и отправился спать, не сказав ей ни слова. Пусть будет ей наука. Вопреки обыкновению, она не зашла меня проведать. Просидела перед телевизором, дура непробиваемая, неспособная почувствовать, что в доме у нее разразилась катастрофа.

— Алло, старик, это Сандра. Какие новости? Ты дома или тебя нет? Ты не хочешь разговаривать?

Я снял трубку, постарался поддержать беседу в шутливом тоне. Вообще-то такое мне не свойственно: обычно я склонен гнать волну.

— У меня тут Хиросима.

— Выкладывай.

В голосе неподдельная обеспокоенность. На экране телевизора черноволосая девица в футболке с драконом извивалась, стоя на одном месте, а руками держалась за живот; казалось, она безуспешно пытается оторвать одну ногу от пола. Я стал рассказывать:

— Катрин требует, чтобы я съезжал. У нее появился кто-то еще.

— У Катрин?

Что Катрин не может жить без меня, не подлежало обсуждению. Она, понятно, иногда обижалась, что я сутками зависаю у телевизора, не даю ей приглашать подруг, отказываюсь есть замороженные продукты, не трахаю ее уже несколько месяцев… обижалась, но все женщины рано или поздно начинают ныть. Ее недовольство никогда мне ничем серьезным не угрожало. Стоило только прижаться к ней, подластиться, и она успокаивалась, признавала, что мне тоже нелегко, полоса такая стрёмная. Сатурн стоял в моем знаке зодиака уже целых два года, а она не хуже меня знала, что с этой планетой жить тяжко.

В ту пору у меня не возникало ощущения, будто я ее третирую. Мне самому было так тошно, что мое отношение к ней представлялось мне пусть несправедливым, но оправданным. Я полагал, она понимала, что это временно, а потом я выкарабкаюсь и уж тогда расплачусь сполна.