Виржини Депант - Teen Spirit

Она сказала, что девочка в восторге, только обо мне и говорит и хочет, чтобы мы поужинали у них втроем. Алиса, похоже, была сама не рада, что заварила эту кашу. Она долго листала ежедневник, долго раздумывала, потом наконец соизволила назначить день. Я же не мог удержаться от язвительных замечаний, поскольку не сомневался, что она делает это нарочно, показать желает, как ей, дескать, некогда. Я готов был поклясться, что она выпендривается, однако в дальнейшем убедился, что она и вправду порядком занята.

Когда я вернулся в гостиную, Сандра кивнула на экран:

— Внимание: шедевр киноискусства.

Катрин всему предпочитала скучнейшие, никакие, в сущности, французские комедии голубоватого оттенка. В ней чувствовался душок журнала «Телерама» и всей этой клюквы. Давненько уже я ни с кем на пару не смотрел идиотских американских страшилок. Сандра спросила:

— Все мирно?

— Малышка хочет меня видеть. Поэтому Алиса пригласила меня на ужин.

— Стремно?

— Есть малость. Но не позвони она, я бы тоже огорчился. Так что жаловаться не приходится.

— Хочешь, на картах погадаю?

Я ничего не ответил, только посмотрел на нее. Интуиция подсказывала мне, что ответа и не требовалось. Сандра пожала плечами:

— Я уже погадала. И могу тебе сказать: все сложится удачно.

— Тем лучше.

— Погоди: поплакать тебе все-таки придется, и не раз.

— Спасибо, что предупредила.

— А я думала, ты в это не веришь.

На другой день я решил прогуляться. Самое трудное — сделать первый шаг, преодолеть страх. А там, на воздухе, неуверенность и тревога рассасывались сами собой. Не то что два года назад, когда у меня это только начиналось. В ту пору стоило мне дойти до первого перекрестка, как меня пронизывало ощущение неминуемой опасности, смешанное с сознанием собственной беспомощности, я поворачивал назад, и ничто на свете не могло заставить меня выйти на улицу снова. Это был кошмар в натуре. Теперь он благополучно развеялся, и я, как в былые времена, с наслаждением брел наугад, смотрел, как от квартала к кварталу меняется город, погружался из одной атмосферы в другую.

Более двух часов я в какой-то отключке шатался от Клиши до Оперы и назад через площадь Республики. Мне повстречалась девица с неправдоподобно длинными ногами, затянутыми в блестящие брюки, — ну чисто русалка. Я наткнулся на чуваков, развалившихся на тротуаре возле табличек с надписями, полными орфографических ошибок — они, типа, денег просили. Сплошь да рядом попадались дети, бегущие впереди родителей, и дети, которых родители вели за руку. Что ж, нормально: с тех пор как у меня самого появилась дочь, город заполнился детьми.

Временами голова у меня шла кругом, так как не успевала переварить обуревающие меня эмоции. Я сам не понимал, что я обо всем этом думаю и куда подевались мои пресловутые язвительность и флегма, не говоря уж о цинизме. Все представлялось мне ясным, как после косяка космических размеров.

Я позвонил Катрин: подмывало рассказать ей про Нанси. Мне, разумеется, хотелось, чтобы она разволновалась, чтобы ловила каждое мое слово, ну как Сандра, например. Но она осталась неподдельно холодна, и я не решился откровенничать. Мне было не столько больно, сколько странно, что она не дрогнула. Возможно ли, чтобы я так скучал без малейшей взаимности? Затем смутно начала закипать ярость. Против тех, кто на нее влиял, ничего не зная о нас двоих, против нее самой, не сумевшей защитить наш эфемерный, как мыльный пузырь, мирок, позволившей ему лопнуть под давлением идиотских условностей вроде мнения ее психоаналитички или любимой подружки. А эта сука-психичка — интересно, с кем она засыпает по вечерам? А сучки-подружки — кто гладит их по спинке все воскресные утра напролет, кто так внимателен к ним, что готовит им всякие деликатесы? Она могла меня упрекать в чем угодно, но готовил я хорошо. Только под конец, видать, я ее так заколебал, что ей уже и моя забота поперек горла стала. Отношения осложнились. Она ворчала, что я ее закармливаю тяжелой пищей, чтобы она растолстела и никому не нравилась. Если вспомнить, то уже некоторое время все оборачивалось против меня, она, видать, хотела от меня избавиться. Я думал, это пройдет. Я совершенно искренне воображал, что в одно прекрасное утро встану и примусь за работу, что это случится само собой, я напишу роман одним духом, и она будет радоваться и гордиться, что поверила в меня. Конечно, я бы ей изменил… Зависая целый день перед телевизором, я только о том и думал — даже списки составлял, — как я их всех переимею и в какой последовательности, когда стану знаменитым, как Уэльбек. Но я бы изменял тайно, осторожно, не причиняя ей боли.