Роман Солнцев: Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания

Лавриков повесил трубку и решил так: Саня скупил много акций и улетел, счастливый, отдыхать в Сочи. И только ему, Мине, как всегда, не повезло…

Прикрыв ладонью темя от жгучего солнца, он плелся пешком в город. На междугородный автобус не хватает. Ах, надо было часть денег рассовать по карманам, сунуть в носки, к щиколоткам, как делают азербайджанцы на базаре, Миня видел. Ах, да ладно! Идти километров сорок. Как–нибудь.

Не это главное. Главное — как быть дальше?

Основную часть утраченной суммы он занял под залог квартиры у Вячеслава Каргаполова, старого знакомого, который еще лет пятнадцать назад, в студенческие времена, предлагал свою любовь Татьяне, жене Лаврикова. Наверное, уж из квартиры ее не выгонит. А Миня заработает, отдаст.

Только вот беда — паспорт дома. А куда без паспорта? А появиться сейчас там невозможно. Какое же ты чудо в перьях, скажет жена. Какой же ты рассеянный с улицы Бассейной, хихикнет дочь.

Почему ему так в жизни не везет? А когда ему везло? Он когда и родился–то, рассказывала акушер тетя Зина, не шибко хотел на свет божий вылезать — ножкой дрыгал… Спасибо покойному отцу: научил смеяться, когда больно. Отец работал в механической мастерской при совхозе, клал, бывало, при маленьком сыне рыжую от курева и огня ладонь на наковальню и, отвернувшись, ловко прострачивал острым кончиком молотка между пальцами.

— А если промахнешься, надо хохотать. Попробуй!

Миня сразу же влепил по пальцу и захныкал.

— Еще раз! — закричал отец, шевеля, как таракан, усищами.

Миня попробовал еще раз, попал по ногтю. Ноготь к вечеру посинел, но Миня на расспросы матери соврал, что на палец с полки выпал том Пушкина (у них дома имелась книга Пушкина размером с полпатефона). И не раз, и не два приходил потом сынишка к отцу и научился бить меж пальцев, не глядя, и надрывно смеяться, смаргивая слезы, когда попадал по живому…

Может быть, поэтому он позже, во взрослой жизни, будет смеяться по любому поводу. А скорее всего — у Мини легкий характер, это от матери. Она, что бы ни случилось, говорила: «Ну, мы живы? Руки–ноги целы? Уши на месте? Дом наш не сгорел? И слава богу!» Бедная мама, Царство ей Небесное!.. Заболела энцефалитом и истаяла за месяц, когда Минька в десятом классе учился…

«А я жив. И уши на месте. Только куда мне теперь идти?»

Он остановился. Каждую секунду Миню с левой стороны обдавало жаркой бензиновой вонью проносящихся в город машин. Тьфу! Миня повернулся и пошел в обратную сторону.

С самого детства он не знал никогда доподлинно, куда бы хотел пойти и кем желал бы стать. Учился легко, увлекался то физикой (смастерил, например, детекторный приемник), то химией (устраивал маленькие взрывы в овраге за церковью, настрогав спичечных головок в порох из ружейного патрона, — слямзил у отца…), то к старшим классам в стихи влюбился, в высокие слова, и читал их нараспев девочкам на улице, пока над ним красавица Ксения из его класса не посмеялась:

— У тебя своих слов нет? Ты не мужчина? Сю–сю сю–сю. Любить хосю.

В ответ на этот вызов Миня примкнул к пацанам на полустанке, и к осени уже знал сто матерных анекдотов и десятка два ужасных песен, где даже не обязательно все слова произносить — некоторые угадываются в рифму.

А другая девочка, Эмма, они сидели рядом за партой, его устыдила. Она мягко сказала:

— Мне, конечно, все равно, но жаль: ты, Лавриков, замаран. С тобой ни одна интеллигентная компания знаться не будет. А ведь из приличной семьи. Хорошо картавишь. Мама библиотекарь, папа почти инженер. Это дорогого стоит.

В ответ на сии слова Миня замкнулся, стал таинственно молчалив, чем долго вызывал интерес и той, и этой стороны, но надо же было когда–то и рот открыть, и что–то сказать. Но что?..

И он ударился в изучение немецкого языка. Собственно, немецкому и так учили в школе, язык казался безумно скучным, но Миня мог теперь продекламировать с умным видом длиннющие тексты, почти не понимая их смысла, — просто память у него всегда была отменная.

Закончив школу, хотел поступить на геологию, но отец напомнил про энцефалитных клещей в тайге (мол, хватит с нас и мамы…), и друзья потащили Миню в политехнический. Он, улыбаясь, здоровался буквально со всеми, и его сразу избрали комсоргом. Лавриков был послан на факультет иностранных языков университета крепить дружбу между комсомольскими организациями по поводу предстоящего новогоднего концерта и там встретил Татьяну Крымову, свободно говорившую по–английски, и, влюбившись в нее, Миня срочно перевелся из немецкой группы и стал учить английский.