Сергей Коровин: Прощание с телом

— Мерцалка, — сказала я, отступив на шаг. — Левое предсердие. И давно она вас беспокоит?

Теперь я смогла наконец заглянуть ему в лицо, но ничего хорошего в нем не увидела. Ну, и где же эрегированный пенис? — подумала я и, как бы безразлично, хотя меня все еще немного колотило, поглядела на брюки.

— Ах, вот как, — проговорил он, уставившись в пол. — Значит, мы широкого профиля… И нас тоже занимают причины, а не следствия. Интересно, наверно?

— Еще бы, — машинально отозвалась я и предложила: — Давайте назначим нашу следующую встречу. Когда вам удобно: утро, день, вечер?

Я взяла ежедневник, присела на край стола, нашарила за спиной ручку, пролистала текущую неделю, стала смотреть, что у меня на будущей, — не знаю, копушей меня ни разу никто не называл, — но когда я подняла на него вопросительный взгляд: «Так когда?», то он уже был в дверях.

В тот же вечер я села читать это, вроде бы простодушное, повествование, поначалу пытаясь разобраться, что злит меня больше всего — его дурацкое исчезновение, или, не менее дурацкие, картины природы, или вызывающий обсценный жаргон? Текст казался, с одной стороны, сильно запутанным, а с другой — отвратительно достоверным. У меня даже появилось ощущение, что меня одурачили, то есть вместо хроники невезухи или исповеди неуравновешенного мне всучили чужую любовную историю. И почему я должна про это читать? Почему именно я?

Этот день я никогда не забуду. Мы сидели в теплом песке на дюне голые и босые, а наши ботинки валялись там, у воды. Внизу бриз морщил море и гонял пляжный мусор: кугу, тростинки, серые пряди высохшей тины. Серебристые кустики с желтыми цветками попахивали уриной. Я объяснил, что это лох, а он всегда так пахнет, оторвал и сунул под нос ей веточку. Она отстранилась, зажмурилась. Мне захотелось поцеловать ее щеку. В меленьких морщинках у глаз блестели кварцевые песчинки. Запах нагретых солнцем волос, шелест воды. Все это было именно так.

Потом моя птичка шепнула:

— Ты знаешь, как это называется?

— Кем?

— Балда. Это называется: любовь с первого… Чего?

— Раза, — сказал я и потянулся к бутылке с водой. Она покорно отпустила мою шею, но руку удержала твердо. Кое-как я достал сигарету и с трудом, отвернувшись, поймал огонек зажигалки. У меня внутри будто все загорелось, меня охватила какая-то оторопь, что ли.

— Ага, испугался? — рассмеялась она. — Признавайся!

— Еще бы! — признался я, хотя еще не мог понять, что же меня так достало.

Сегодня мы решили провести день на море. Я обещал показать ей шишкинские места. Мы выскочили из устья и полетели вдоль кромки прибоя. Сначала она судорожно хваталась за борт, хотя волны никакой не было, просто от непривычки, от рева мотора, от стремительного глиссирования, от пронизывающей утренней прохлады, рвущейся нам навстречу, от маневров среди камней на опасно малой глубине, от крутых поворотов. Иногда мы тыкались носом в берег и поднимались на дюны, чтобы посмотреть, например, сосну, которую великий мастер пейзажа запечатлел чуть не сто лет назад, или карабкались на синюю кручу, где он ставил свой мольберт, — там, правда, все заросло дремучим орешником, и оттуда ни хрена не видно, ни обрыва, ни моря. Ей все нравилось, она постоянно указывала куда-нибудь: «Смотри, смотри!» или «Ой, как красиво!» Потом под скалой я развел костерок, приказал ей вскипятить полкотелка воды, а сам за пятнадцать минут выловил между камней на крохотную блесенку трех неплохих окуней. Ушица получилась — просто атас, а когда я извлек из рундука ложки, фляжку и местный тминный хлеб, моя птичка даже зааплодировала. От тепленькой водки, которую мы пили глоточками прямо из металлического горлышка, ее охватила нега. Она положила свои ступни ко мне на колени и сказала:

— У меня такое ощущение, что ты позвал меня в гости, ну, как будто это твой дом, где все у тебя под рукой. Вот, рыбу достал, будто из холодильника, огонь сделал, суп какой вкусный. Как ты думаешь, — она азартно блеснула глазками по сторонам, — нам сейчас никто не помешает?!

Я отрицательно покачал головой и объяснил, что за мысом обычно стоит балаган браконьеров, они караулят свои ставники и обязательно припрутся стрельнуть закурить.

— Не знаю как тебе, а мне будет трудно сосредоточиться, — усмехнулся я.

Она рассмеялась: