Олег Зайончковский - Тимошина проза (сборник)

Лучше спросите у Анны Романовны – быстрей вам никто не ответит. Она пусть и думает об ЛГБТ, а я буду думать о ней. Как органично в женщине сочетается игра маникюра с игрой ума. Как между пальчиками у нее танцует тоненькая сигаретка – танцует, а на пол не падает.

Тем не менее Анна Романовна ограничена в своем видении. Она обо всем имеет суждение, но только не обо мне. Правда, я тоже о ней не знал, пока пред моими глазами не рухнула пятиэтажка.

Романтическое незнакомство. Но и его, полагаю, настала пора расторгнуть – есть убедительная причина.

Девочка лет шести: трогательное дитя, упакованное с любовью. Тянет из носика козочку и отирает пальчик о мамин автомобиль. Сейчас ее повезут учиться играть на скрипке. Сыщется в ней дарование, нет ли, ничто от этого не изменится. Мир этой девочки не пошатнется, покуда стоит на любви. Тысячью нитей связан, склеен тысячью поцелуев ее мирок, и тот, кто захочет его разрушить, будет последний подлец. Мама греет машину; папа машет рукой с балкона. Надеюсь, эту идиллию что-нибудь заслонит со временем.

А жизнь тем не менее продолжается. Под опавшей листвою собаки находят озимую травку. В глубине курительной трубки теплится уголек – если еще пососать, можно вытянуть сколько-то дыма. Всё почему-либо несостоявшееся надо оставить прошлому. Плохи истории, что заканчиваются, так и не сочинившись. Время придумывать настоящее – правдоподобное, увлекательное, продолжительное.

Человек сам себе хозяин, в том числе, и особенно, женщина. Но иногда человеком овладевают желания неодолимой силы. Вдруг ему хочется чего-то сладкого, да так сильно, что образы суфле и муссов заслоняют в его глазах бланки рабочей документации. Или возникнет в душе порыв переменить прическу, а то и совсем перекраситься. Или взмечтается освежить свою личную жизнь: например, выбросить из квартиры старый диван вместе с мужем. Желания неодолимой силы, как правило, несовместимы со здравым смыслом; впрочем, самые несовместимые всё реже случаются с возрастом. К счастью, эти желания редко доходят до исполнения, а если доходят, то уже тогда, когда потеряют силу.

Да, человек сам себе хозяин, но, в сущности, потому только, что он ничей. Некому защитить его и направить; некому поддержать в желаниях или отвратить от них. Это особенно ощущает женщина. Окружающие, которых принято называть близкими, словно замерли в неизменных позах: муж на старом диване в позе равнодушного невмешательства, мама в позе страдания с рукой на лбу либо на пояснице, сын, отрада очей, в небрежно-просительной позе. Даже кошка теплом не поделится, а лишь принимает то тут то там типичные кошачьи позы.

Слаб человек, хотя и себе хозяин. Опоздав на работу, он врет, что застрял в какой-то необыкновенной пробке или что у него лопнула труба на кухне. На самом деле, конечно, человек проспал. Но это не значит, что нет в Москве пробок и трубы на кухнях не протекают. Есть и пробки, и разные гадкие неожиданности, и погода, вгоняющая в депрессию. И поэтому так мучительно по утрам вставать.

Когда на подобном фоне женщине вдруг захочется чего-то сладкого или сменить прическу, не стоит иронизировать.

В Москве проживает женщина Марина Викторовна. Работает в учреждении, где не шибко, но продвигается по карьерной лестнице. Потихоньку, конечно, делается элегантней возрастом, но кроме нее никто пока этого не замечает. Так называемым близким ее, вероятно, кажется, что она застыла в неизменной позе, но это не совсем так. Дважды в год у нее возникает желание неодолимой силы. Дважды в год, словно птица, Марина Викторовна стремится улететь на юг.

И как ее не понять. Если кожа у женщины сравнялась в тоне с московским бесцветным небом, если невмочь уже стало держать вахту в постылом офисе, то никакое даже посещение «Шоколадницы» не поднимет ей настроения. В воображении женщины возникают райские субтропические картины: море, блистающее под солнцем, пальмы в цвету и она сама в невозбранной естественной наготе. Эти образы посильнее, чем образы суфле и муссов. Никакие гробы-солярии не заменят ей живого солнца, и шорох тысяч автомобильных шин не заменит шума морского прибоя. Женщине нестерпимо думать, что пока она здесь, в Москве, бежит, словно белка, в колесе проблем, которое никуда не едет, – в это же самое время где-то некто, объятый негой, перекатывается на лежаке, пьет свежевыжатый сок гуавы или погружает тело в ласковые воды моря.