Исмаил Шихлы - Антология современной азербайджанской литературы. Проза

«Куда тебя несет? Наш вагон позади, пошли, скоро отправление». Старик уставился на сына с укоризной, и Агали понял, что если не отпустит его руку, старик не сдвинется с места.

«Мы в девятом, идем…» Подхватив вещи, поспешил к вагону. У девятого вагона ошивалась ватага парней. Агали обернулся: отца не было видно. Взяв одну из тяжелых корзин, поднялся в тамбур. Один из ватаги взялся за вторую корзину, картинно ухватился обеими руками, поднял. «Уф, тяжелая!» Агали поблагодарил на ереванском диалекте:

«Мерси, ахбер-джан, шад шнорагалцюн!» (Спасибо, брат, очень благодарен.) Оттащил корзины в угол тамбура, и, соскочив на перрон, побежал за отцом. Старик стоял на перроне, преспокойно наблюдая за снующими людьми. Иные на ходу бросали на него любопытствующие взгляды.

— Ай киши, поезд отправляется, что ты здесь торчишь? — Агали снова потащил его за руку, и опять старик заартачился.

— Спешишь — садись, а меня не тереби!

— Тронется поезд — ведь не угонишься! Ну, что такое на тебя нашло? — взъелся Агали.

— Не суетись.

— Пошли… и лучше помалкивай, а то эти дыга [2] Дыга (арм.) — парень. прицепятся…

Отец, пытаясь вырваться из «буксира», все же нехотя последовал за сыном.

— А причем дыга? Что мы им, на любимую мозоль наступили, что ли?

— Ладно, — Агали сжал ему руку. — Молчок.

И тут у него мелькнула мысль: лучше бы снять с головы отца привлекающую внимание каракулевую папаху. Но было уже поздно. Кодла, кучковавшаяся у вагона, уже поглядывала на них. Один из парней, кучерявый, коренастый, показал на отца Агали: «Ара ми сран йеш!» (Ара, смотри на этого.) Худощавый, русоволосый приятель отозвался: «Им арев, са турка!» (Клянусь душой, он турок.) Вся кодла зыркала на них. Самый рослый из них сказал: «Ара, сыранк Гендойи барегамнерна! Гендо, инчес спасум, хими ел битсаин окни, тох бартсрана!» (Ара, это родичи Гендо! Гендо, что стоишь, ну-ка подсоби старику, пусть поднимется.)

Хохотнули. Другой парень вставил на своем языке: «Глянь-ка на его папаху, угадай, сколько яиц в ней поместится». Снова хохот. Агали, чувствуя, что кодла не отвяжется, крикнул, показывая на зал ожидания: «Дгерк! Эндег джартумен мегу-мйусин!» (Ребята, там друг друга колошматят.)

— Где? Кто? Кого? — посыпались вопросы. Агали, затаскивая отца на подножку, торопил: «Шудара! Шудара!» (Скорей, скорей.) Повернулся к кодле: «Гарцумем, меронкы дасерин двецин гаяранцинерин» (По-моему, наши проучили вокзальных ребят.) Старик, обернувшись, хотел было вступить в разговор, но Агали запихнул его в вагон. Часть оравы ринулась к залу ожидания.

Поезд дернулся. Коридор вагона был пуст. Агали повернулся к отцу:

— Какого рожна тебе связываться с ними? Они только и ищут, к кому бы придраться, поулюлюкать, поизгаляться… Как клещ — пристанут, не оторвешь.

Тихонько постучался в дверь своего купе: «Это я, я…» Потом легонько подтолкнул отца, а сам притащил из тамбура корзины, задвинул дверь в купе, перевел дух. Скинул пиджак, шляпу, расслабил галстук, разместил багаж. Погладил дочурку по головке:

— Потерпи, лапушка! Оп-па — поехали, через пару минут отопрут…

Недавние молодчики, побежавшие на «драку», теперь рванулись за набиравшим скорость поездом. Агали задвинул шторку на окне. «Пошли, лапушка», — сказал дочурке. Девочка, глянув на маму, капризно замотала головой. Мать что-то шепнула ей на ушко, но малышка заупрямилась: «Не хочу!» Агали извлек из корзины свертки и разложил на складном столике. Достал ядреный помидор.

— Попробуй, отец, объеденье!

Старик обиженно и сердито вскинул глаза, замотал головой. Сын поднес ему помидорину, вызвав еще большую досаду отца. Он замахнулся тростью. Перехватил трость: «Оставь!» Старик не выпускал.

— Машаллах, у тебя слоновья силища!

Жена метнула укоризненный взгляд: «Ну что ты пристал к человеку?»

Картинно доставая из свертка лук, кинзу, кресс-салат, зелененькие огурчики, Агали пытался приохотить всех, раздразнить аппетит. Поднес отцу благоухающий пучок базилика. «Точь-в-точь как из маминого хозяйства». Хмурь сошла с лица. Наверное, подействовало упоминание о матери. Сын сразу уловил эту перемену в настроении отца. «Вот соль. Порядок. Мамина школа. А вот и сыр. Приставь к зелени — совершенно другой вид…» Протянул отцу ножку курицы. Тот отмахнулся. Но Агали знал, что старик уже смягчился и упрямится только по инерции. Присыпал куриную ножку белоснежной солью. В таких случаях отца надо было кормить улещивая, умасливая. Агали как бы хватился: